– Затем, что он деньги дает.
– Так и я дам!
– Что такое? – грозно нахмурился Кротов. – Говорил же, что едва концы с концами!
– Ради такого дела наскребем!
– Тогда скреби и побыстрее. И как только наскребешь – гаси долги бюджету.
Моржухин заслонился папкой, потом выглянул и спросил с улыбкой:
Шутишь, да, Виталич? Эго же разные деньги, ты меня как бизнесмен бизнесмена понимать должен.
Ты не бизнесмен, Моржухин, – спокойным голосом сказал Кротов. – Ты деньги не делаешь, ты их уводишь. Не спорю: делишься кое с кем, а как иначе? Но если тебя хотя бы на месяц оторвать от городской кормушки, ты же сдохнешь под забором, «край-конец».
– А где ты видел бизнес без кормушки? – в тон Кротову процедил Моржухин. – Кто к нефти, кто к газу, кто к бюджету, кто к Госбанку – все присосались куда-нибудь. Разве не так, Сереженька? Ты ведь тоже присосался, и я даже знаю к чему.
– Рискуешь, Моржухин, – сказал Кротов. – Речи ведешь непочтительные.
– А ты подпиши письмецо-то для немцев, и мы к вам со всем почтением.
– Ладно, – Кротов вздохнул и поднялся. – Загляни завтра, покумекаем. И документы по заводу приготовь.
– О чем базар! – счастливо воскликнул Моржухин. – На хрена мне завод, если мы снова друзья, дорогой мой Сережа Витальевич? Мы еще с тобою... край-конец!
– Отмотай назад, Коля, – попросил Лузгин, стряхивая сигаретный пепел в банку из-под кофе. – Вот так, хорош. Теперь запускай.
Городская студия телевидения располагалась в левом крыле местного Дворца культуры – большого угластого здания, построенного в начале девяностых годов на первые лихие нефтедоллары. Тогда же был закуплен нефтяниками в Японии и комплект эфирно-студийного оборудования, да такого, что старые телестудии, включая и областную тюменскую, умылись слезами от зависти. В марте девяносто четвертого студия «Альянс» впервые вышла в эфир с коротким блоком новостей, концертами по заявкам и пиратскими копиями новейших американских кинофильмов.
С той поры в местном эфире мало что изменилось.
– Стоп! – рявкнул Лузгин. – Клеим отсюда. И рапидиком, рапидиком, когда он глаза подымает.
– Ну, это кино... – недовольно процедил оператор Коля. – В новостях так не делают.
– Ты мне будешь объяснять, что и как делают в новостях?
Лузгин хмыкнул, легонько щелкнул оператора по затылку и вопросительно глянул на местную примадонну эфира Анну Вячеславовну Лялину, двадцатисемилетнюю незамужнюю дочь директора городского спорткомплекса, длинноногую брюнетку с белой кожей и скуластым лицом, чуть тронутым легкой россыпью веснушек. «Ты почему не загораешь?» – спросил ее как-то Лузгин, когда лежали на матрасе в углу комнаты. «Зачем?» – сказала Анна, глядя в потолок, и вздрогнула белыми плечами. Сейчас она сидела рядом с Лузгиным, откинувшись в кресле и положив джинсовые ноги в белых кроссовках на край монтажного стола – переоделась, как только вернулись на студию: ненавидела платья и туфли на каблуках, но в кадре старалась «соответствовать».
– Что дальше? – спросил оператор.
Анна уронила сигарету в торопливо подставленную Лузгиным банку-пепельницу.
Найди на пленке молчащие задумчивые лица и намонтируй подряд их сколько найдешь.
– На интершуме?
– Да. А в конце... – Анна задумалась на мгновение. В конце дай стоп-кадром общий план людей на рельсах и... Есть у нас в фонотеке тепловозный гудок?
– Поищем, – ответил вяло оператор.
– Гениально, – сказал Лузгин.
– Да что вы! – сказала Лялина.
– Я серьезно. Гудок – как предостережение, как напоминание о неизбежности развязки. Это гениально. Вы классная журналистка, Анна Вячеславовна. Одного понять не могу: почему же ты в эфире так глупо выглядишь?
Он знал, что сейчас его станут бить, и заранее прикрыл голову ладонями.
А как не хотел же он ехать в этот заштатный северный городишко! Кротов – тот принял решение сразу, едва Слесаренко прилетел и объяснил, что к чему и зачем. Лузгин же готовился к отпуску, только что отмонтировал последнюю свою передачу и крепко отпраздновал, после чего второй день депрессировал похмельно, и тут эта дурацкая идея: куда-то лететь, к черту на рога, что-то налаживать и выяснять, и главное – отпуск накрывался окончательно и бесповоротно, а так мечталось окунуться в море на Мальорке, сбросить вес и душевно побарствовать.
Пришлось сдавать путевки и ругаться с женой и турфирмой, потом выкупать их снова – для жены и ее подруги, снизошедшей за лузгинские деньги скрасить гамаркино одиночество на Мальорке.
Читать дальше