В. Строгальщиков - Стыд

— Не мучайте себя, Володя, вы поступили правильно. Пакетом управлять — дело хлопотное, скользкое и небезопасное. Вспомните Вольфа, не мне же вам рассказывать… Другое дело — деньги. Их проще защитить, и здесь мы вам поможем, у нас есть связи, есть гарантии. Да, вот еще что… Пока бумаги вступят в силу, пройдет установленное законом время. И все это время вы наверняка будете подвергаться определенному давлению со стороны… различных лиц. Такого шила, сами понимаете, в мешке не утаишь — прознают уже завтра. Так не уехать ли вам, скажем, на это время из страны?

— Даже страны? — удивился Лузгин.

— Так надежнее. У нас есть дом в одном приятном месте — не официальный представительский, а так, сугубо для своих. Почему бы вам там не пожить?

— Мне?

— Вам и вашим родственникам. Все формальности мы уладим.

— А книга?

— Там и допишете.

— Но как же срок?..

— Ну, выйдет позже — велика беда.

— Или совсем не выйдет?

— Вам решать, Володя. А после… Я понимаю, что вопрос зарплаты в свете последних обстоятельств, — Слесаренко слегка замялся, — уже не представляется первоочередным, так сказать, но почему бы вам потом не поработать с нами? К примеру, в должности пресс-секретаря компании.

— Компании или ее президента?

— Мы бы с вами сработались снова. В свое время вы мне очень помогли, я это помню и ценю. Да, все закончилось не так, как мы планировали, но разве наша в том вина? Оставим прошлое, Володя. Я к вам тогда привык, по-человечески мне с вами было просто, хоть мы и лаялись, сами помните.

— Собачка у ноги?

— Вы не собачка и знаете об этом. Мне нужен рядом творческий человек со свободными мозгами. Они у вас есть. Решайте.

— Я подумаю.

— Думайте, время на это у вас будет. Пока что, я прошу, все отрицайте, даже если слухи и проникнут. И поменьше бывайте на людях. В данных обстоятельствах вас правильно поймут.

— А что Пацаев?

— Ничего Пацаев.

— Не трогайте его.

— Вы хороший друг, Володя.

— Заткнитесь, Виксаныч. Вискарь у вас здесь есть?..

— Есть, но не дам. Вам сейчас это лишнее. А вообще — узнаю, узнаю… Я, было, думал, порох кончился.

— Одно мне до сих пор не ясно, — сказал Лузгин, берясь ладонями за подлокотники. — Почему именно вы? Вам скоро шестьдесят, такие сегодня не в моде. Вас быстро выкинут, Виксаныч.

— Вы отстали от времени, Владимир Василич. А оно изменилось. Это «чикагские мальчики» нынче не в моде. Большим инвесторам снова нравятся люди в возрасте, солидные, с жизненным опытом, связями и биографией. Так что за меня не беспокойтесь.

Первый вице-президент легко и спортивно поднялся из кресла. Лузгин замял окурок в пепельнице.

— Как вы думаете, что же их всех погубило? — спросил он, глядя снизу вверх на Слесаренко.

— Деньги, власть? Однажды пришедшая в голову мысль, что сверху — больше никого, и все дозволено? Быть может. Но я полагаю — другое.

— И что же именно?

Лузгин сказал:

— Отсутствие стыда.

— Интересная версия. Я как-нибудь обдумаю ее… Это предостережение, намек? — спросил Слесаренко с наигранной угрозой в голосе.

Лузгин пожал плечами.

…«Кристина» медленно ушла за правый мыс — длинная и некрасивая, похожая на недоделанный эсминец. Лузгин посмотрел на часы: пора бы домашним хватиться мальчишки, или что-то на вилле не так. Вместе с ним в доме на побережье жили четыре женщины: Тамара, ее сестра Катя и Катеринины дочери

— Анна и Лиза, безмужняя Кирюшина мама. Костя Важенин, Катин муж, ехать отказался, да Лузгин и не настаивал. Семья была в курсе всех дел, в том числе и Важенин, который, узнав про завещание, стал Лузгина угрюмо сторониться и с первой же возможностью удрал на свою Сойку.

Власть на вилле легко захватила Тамара: установила распорядок, решала, что им есть и пить, надменничала с нанятым русским шофером, на самом деле армянином, и цукала местноязычную служанку, сорокалетнюю кургузую мадам, курившую словно Везувий и обучавшую Лузгина разговаривать по-здешнему. Процесс обучения проходил обычно за послесиестовым кофе, у барной стойки в столовой, где Лузгину, помимо кабинета, дозволено было курить в определенные часы. Варил в огромной сверкающей машине и разливал отличный кофе сам Лузгин, за что был отчитан женой: мадам — наемная служанка, так нельзя, им только дай — они сядут на голову.

На вилле стоял телефон, и Слесаренко звонил раз в неделю, обычно без особой надобности, сверялся о делах и движется ли книга. Книга двигалась хорошо. Лузгин забрал с собой полные расшифровки всех интервью и теперь восстанавливал зарубленное Траором, а также со сладостным чувством рубил все Траором оставленное. Узнав про эту революцию, жена сказала: «Ее не издадут». Лузгин сказал: «Я издам ее сам», — и тему закрыли. Сегодня утром он нашел кусок рассказа Кузьмича о том, как тот трактором на длинном тросе лично волок на устье скважины броневую плиту, чтобы «задавить» месяц бивший фонтан с загоранием, и как они потом траванулись техническим спиртом, несколько человек умерли, и Кузьмичу отказали в Звезде.