В. Строгальщиков - Стыд

— О, здравствуйте, — сказала секретарша, когда Лузгин возник в дверях, кивнул и направился к гостевому креслу в уголке. — Заходите, заходите! Ожидают…

Лузгин последнее время существовал в «Сибнефтепроме» как бы в ауре двух знаменательных смертей, и нынешнее суетливое радушие знакомой секретарши не удивило: к нему теперь все относились сочувственно и с уважением.

На столе у Слесаренко, свободном от других бумаг (вот она, школа, подумал Лузгин), лежала такая же, как у Лузгина, фирменная нефтепромовская папочка, только не с серебряным, а с золотым тиснением и золотыми, в скобку, уголками.

— У меня к вам серьезный разговор, — сказал Виктор Александрович, слегка поглаживая папочку.

— Я могу доложить, — поспешно предложил Лузгин. — Не все так плохо, график можно выдержать, мы успеваем.

— График? — с интонацией тревожного непонимания спросил Слесаренко. — Какой график?

— Выхода книги.

На лице вице-президента компании тревога сменилась недоумением, потом расслабленной улыбкой.

— Вот вы о чем… Я полагаю, с книгой все будет в порядке, вы же мастер. Нет, друг мой, есть дело посерьезнее…

Пришел черед и Лузгину изрядно озаботиться.

— Что-то случилось?

— В определенном смысле — да. Умер ваш тесть…

Лузгин чуть не сказал «я знаю».

— …И это повлекло за собой определенные последствия. Впрочем, будет лучше, если вы ознакомитесь сами.

Слесаренко через стол протянул ему папочку со скобками.

— Почитайте внимательно. Это займет у вас время. Я между тем отлучусь… Распорядиться, чтобы вам подали кофе?

— Спасибо, Виктор Саныч. Если можно — потом.

— Читайте, Володя, — совсем вдруг по-родственному тихо сказал Слесаренко, — читайте внимательно. Это изменит вашу жизнь.

Лузгин раскрыл папку. Там лежали, порознь скрепленные степлером, два аккуратно напечатанных многостраничных документа со штемпелями и подписями на каждой странице. Последнее напомнило ему собственноручное визирование допросных протоколов, и он поежился, заранее ожидая неприятного от этих впечатляющих даже на первый взгляд бумаг.

Когда Слесаренко вернулся, Лузгин уже перечитывал все по второму разу. Еще с порога Виктор Александрович вопросительно поднял брови, и Лузгин ошарашенно помотал головой в ответ. Слесаренко приблизился, встал рядом и положил руку Лузгину на плечо — нетяжело, но крепко. Ну, просто МХАТ какой-то; и со стариком вот так же, на поминках…

— Я бы закурил, — сказал Лузгин, — в голове не укладывается.

— Пошли со мной.

— А это?

— Оставьте здесь, не пропадет.

В комнате отдыха за торцевой стеной кабинета Лузгин рухнул в кресло и уставился на огромную пепельницу, больше напоминавшую вазу для фруктов. Слесаренко приотворил длинную створку окна, сразу потянуло едким холодом, стал слышен шум проспекта.

— Здесь можно говорить? — спросил Лузгин.

— Конечно. Вас что-то беспокоит? Зря. Ведь все законно.

— Это и пугает.

— Я понимаю вас. — Слесаренко сел напротив, покосившись на открытое окно.

— Закройте, — предложил Лузгин, — а то простынем. Я постараюсь сильно не дымить… Давно он это написал?

— В начале года. Сразу после похорон жены.

— И что мне с этим делать?

— Для этого я вас и пригласил, Володя. Не знаю даже, поздравлять вас или вам сочувствовать. Вы понимаете, надеюсь: это огромная ответственность.

— Я понимаю.

— И справиться с ней будет очень непросто.

— И это понимаю. Я взрослый человек. Что посоветуете, Виктор Александрович?

— Есть некие соображения…

Лузгин закурил и сказал:

— Я вас слушаю.

Они проговорили два часа, им дважды подавали кофе. Пришел юрист с готовыми первичными бумагами, Лузгин их подписал; потом пришел другой, с бумагами другими, он тоже рисовал на них свой красивый, еще в школе придуманный росчерк. Лузгин спросил у Слесаренко, может ли он в русле первого документа покойного старика произвести некие действия. Виктор Александрович внимательно выслушал его и заверил, что эту проблему они разрулят сами, Лузгин же только наломает дров, или его обманут: взять-то возьмут, но людей не отпустят. Еще Лузгин просил вернуться к ситуации с Ломакиным и получил, не без приличествующих раздумий, прямой и утвердительный ответ.

— Тогда у меня все.

— Ну и отлично. — Откинувшийся в глубоком кресле, с распущенным воротом, Слесаренко смотрелся совсем по-домашнему и был сейчас похож на того старого знакомого Виксаныча, с коим Лузгин когда-то, где-то… Нечего и вспоминать, безвозвратно проехали станцию.