Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Начало ей положило письмо от Батурлина, вовсе не предполагавшее ответа, напротив, жёстко ставившее точку во взаимоотношениях. Владимир Николаевич благодарил Наташиного деда за приятное знакомство и сожалел, что оно не может быть продолжено. Вопреки ожиданиям Ивана Антоновича Батурлин не писал про обязанности перед своим древним родом по его продолжению. Даже в такой мелодраматической подаче Ивану Антоновичу стали бы понятны чувства, руководившие Батурлиным, разорвавшим помолвку сразу после того, как Наташа сообщила ему о невозможности иметь детей. Но как раз об этом в письме ничего не говорилось, зато было другое — о нечестности Наташи, поставившей Батурлина перед печальным фактом лишь в тот момент, когда, как той думалось, он уже не сможет ничего изменить.

Многое в письме задело чувства Ивана Антоновича. Особенное его возмущение вызывала фраза несостоявшегося высокородного жениха, что тот никого не винит, так как-де понимает, сколь трудно сохранить живые человеческие качества, живя в стране перевёрнутых нравственных представлений, утраченных духовных ценностей и нивелированного понятия чести.

Изрядно помучившись, Иван Антонович справился с желанием написать гневную отповедь, в которой кроме прочего нашлось бы место словам его покойной жены, что класс, к которому она принадлежала, несёт основную ответственность за всё произошедшее с Россией. Ссылаясь на мнение Ольги, представительницы одной с Батурлиными среды, он мог бы написать, что, когда наступили окаянные дни, самая образованная часть русских, белая кость, была обязана стать именно костью страны, что, возможно, ни для чего другого, как именно для выполнения этой миссии на них века гнули спины миллионы крестьян. А кость оказалась ломкой.

Ничего из этого Наташин дед не написал по двум причинам. Во-первых, эта правда не способствовала взаимопониманию. Во-вторых, перлюстрацию международной корреспонденции в Советском Союзе никто не отменял, а Иван Антонович, всей своей долгой жизнью приученный ждать от родных властей какой угодно пакости, остерегался сделать внучку как-либо причастной к его суждениям об отечественной истории.

Возможно, Иван Антонович побурлил бы внутри себя и пришёл к выводу, что отвечать вовсе не стоит, но, ощутив всю меру жёсткости, проступавшей сквозь строчки письма, он ужаснулся удару, нанесённому его внучке благородных кровей Батурлиным. Ответ он выстроил сухим до колючести. Обошлось, правда, без «милостивого государя», но и не так чтобы совсем без пародийного яда. Иван Антонович писал, что известное им обоим событие, интерпретированное г-ном Батурлиным как нечестность, к слову сказать, интерпретированное с поспешностью, которая никому и никогда не делала чести, на самом деле является ничем иным как недоразумением, возникшим по вине самого г-на Батурлина. Если бы г. Батурлин, по всей видимости, добиваясь наибольшего театрального эффекта, не затянул до позднего вечера последнего дня своего пребывания в Загряжске с лестным предложением руки девушке, взросшей в неприятной г-ну Батурлину советской системе, недоразумения не случилось бы. В случае уважительного предоставления г-ном Батурлиным времени на обдумывание предложения, а также на обсуждение оного со своими близкими, у девушки появилась бы возможность провести непростой для неё разговор. И она сделала бы это непременно, так как в ней воспитанием заложены чёткие нравственные ориентиры. К тому же она в состоянии отличить, что относится к понятию чести, а что является выражением кастового снобизма, к слову сказать, ставшего в своё время едва ли не основной причиной, по которой Белое движение не приняло общенародного размаха. «Когда Ваш покорный слуга имел честь принимать Вас, г. Батурлин, в своём доме, Вы дали слово не смущать покой моей внучки, только если Ваши намерения на её счёт не станут самыми серьёзными. Формально Вы, г. Батурлин, выполнили условия договора, но, согласитесь, Вы делали всё, чтобы влюбить в себя молодую женщину, одинокую и настрадавшуюся к тому времени сверх всякой меры. Господин Батурлин, вы хорошо знаете жизнь, и Вы не могли не понимать, что неожиданно открывшаяся перспектива стать женой человека, которого моя внучка сочла за благороднейшего, была воспринята ею как чудо, в свете которого все прочие обстоятельства, в том числе и связанные с её здоровьем, отступили в область незначительного.

Предположу, ещё потому Наталья не поставила во главу угла вопрос деторождения, что Вами, г. Батурлин, во время пребывания в Загряжске было доложено: Вы более двадцати лет прожили в любви и согласии со своей ныне покойной супругой, которая по состоянию здоровья не могла подарить Вам детей. Высказанное Вами шутливое замечание, что Ваш младший брат, произведя на свет восьмерых отпрысков, выполнил задачу продления рода Батурлиных за вас обоих, лично мне показалось намёком, отсылающим к тому, что Вам многое известно о моей внучке, в том числе и касаемое до её здоровья. Если Вы будете честны, то признаетесь сами себе, что не раз давали понять, что осведомлены о драматическом жизненном опыте Наташи. Итак, считая объяснение с Вами хоть и формальной, но необходимой задачей, мы с внучкой полагали, что она должна произвести его в первый же день по прибытии в Париж.