Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Каким же образом они узнают про вас? — недоумевал Сергей, когда, наезжая в Загряжск и, останавливаясь, разумеется, на улице Гоголя, Юлия рассказывала ему про своё житьё-бытьё.

— Это, наверное, самое загадочное в митяевской истории, — задумчиво отвечала Юлия. — Говорят, что кто-то посоветовал, кто-то направил, а кто именно — вспомнить не могут. Конечно, большинство наших странничков намедни с надысь путают, иные и фамилии своей не помнят, но всё же чтобы ни один человек не знал, кто ему сказал про Митяево — в этом, согласись, ощущается какая-то тайна.

— И всем беспамятным получается помочь?

— О, нет, далеко не всем. Есть такие, которые начали что-то вспоминать, случаются отдельные истории, просто потрясающие, когда человек будто просыпается, и сразу же вспоминает о себе всё. Но это, скорее, исключение. К сожалению, в основном, наши странички перемещаются в Чёрную Речку. Никакого отношения к дуэли Пушкина наша Чёрная Речка, как ты понимаешь, не имеет, но согласись, что-то трудноопределимо-знаковое в этом есть. Заброшенная деревня, в пару десятков домов, наши спонсоры выкупили её, там поселяются странники. Крыша над головой, возможность обеспечить себе пропитание. Волонтёры наезжают, учат обращаться со скотиной, завозят посевной материал, обучают элементарной агрономии. Да толку от этих стараний немного: наши чернореченские тут же всё забывают. А если кто-то из них начнёт оживать, сразу уходит — искать свою родню, свой дом. Но делать из Чёрной Речки интернат для инвалидов времени отец Георгий не собирается, и правильно поступает: пусть и пропадает большая часть семян, но что-то же взрастает. Чёрная Речка — не дом скорби на свежем воздухе, там люди не доживают свой век, а живут и приходят в себя, слишком медленно, не все, но приходят в себя. Мы далеко не в полной мере владеем методикой, разработанной Пастуховым. Дело в том, что в записях Александра Николаевича много лакун. То ли он намеренно их оставлял, то ли не все его бумаги у нас. Но, знаешь, Серёга, недавно появилась надежда на расширение наших возможностей. Пришёл к нам странник — бомж бомжом, грязный, вшивый, вонючий. Провели санобработку, как положено, уложили под блокиратор — не спит, бормочет. Ночь бормочет, вторую бормочет. Отец Георгий на третью ночь ему уже по максимальному режиму блокировку зарядил — бормочет. И тут отец Георгий говорит: «А попробуем-ка мы вот так», и уставил новый, неизвестный мне, режим воздействия. Говорит страннику: «Называйте код», и тот начал выдавать цифры, много цифр, а потом взглядом прояснился, спрашивает: «Кто вы, товарищи?». Это он, получается, ещё во времена «товарищей» из реальности выпал. «Вы работали на профессора Прошкина? » — спрашивает отец Георгий. «Да, я на него работаю», — отвечает. «Работали, — поправляет отец Георгий. Профессор умер более десяти лет назад. На дворе сейчас две тысячи шестой год». Странник дико повращал глазами и спрашивает голосом, от которого у меня всегда идёт мороз по коже — мы уже не раз слышали такую тоску, неподъёмную, неземную какую-то: «Кто я?». «Вы всё вспомните», — отвечает отец Георгий.

Живёт сейчас в Чёрной Речке, за кроликами ухаживает, очень ответственный товарищ. Время от времени отец Георгий привозит его к нам, проводит сеансы. Странник уже вспомнил имя-фамилию, вспомнил, что жил в Москве, даже адрес точный знает, но домой почему-то не спешит. Я спросила у отца Георгия: «Что за код вы велели ему назвать? И почему вам пришло в голову, что этот странник работал на Прошкина?». Он говорит: «Я узнал его руки, и узнал сведённую татуировку возле большого пальца. Конечно, я до конца не был уверен, что это тот самый человек, который по заданию Прошкина вытянул из меня сведения о том, что Юля поехала к Пастухову, что и Герман туда направился. Вот, спросил, и получил ответ. А код... Подозревал, что должна существовать какая-то кодировка, замыкающая его сознание».

Юлия нередко приезжала из своего Митяева — уставшая, иногда даже измученная, приезжала, чтобы набираться сил на улице Гоголя. Как-то вечером, сидя с ней на крыльце, Сергей насмелился:

— Юль, скажи, а как у Наташи с графом? Ты— то наверняка знаешь, что там у них на самом деле.

— Знаю: на самом деле у них семья,— усмехнулась Юлия.

У Сергея выпал дубовый лист, который он вертел в руке. Юлия проследила за листом, пока он благополучно не улёгся на землю, потом сказала:

— Понимаю, тебе хотелось бы услышать, что они с Владимиром Николаевичем обитают в разных половинах особняка, встречаются только за завтраком, он чмокает Наташу в щёчку, она мило улыбается, и этим их интимная жизнь ограничивается. Но это не так, Серёга. Или вот ещё неплохой вариант: она терпит своего графа ради детей. Ради детей Наташка, действительно, на многое способна. Наверняка ведь знаешь, как она два года сына выхаживала...