Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— Поясните, Иван Антонович, — подал голос Батурлин.

— А чего тут пояснять? — неожиданно высоким голосом, чуть ли не фальцетом, отозвался дед. — Пётр в Пажеских корпусах, как ваш батюшка, не обучался, он окончил обычное военное училище, доступное для всех сословий. Из разночинцев мы, граф. Да-с.

Иван Антонович впервые обратился к Батурлину не по имени-отчеству, в его «графе» прослушивался плохо скрываемый сарказм.

«Вчера я был резковат, обидел старика», — подумал Батурлин.

«С чего это деда так плющит?», — подумала Наташа и умоляюще посмотрела на Батурлина.

Владимир Николаевич, сделав вид, что не замечает сегодняшней ершистости хозяина, сказал:

— Теперь всё понятно, Колесников был выходцем из самой простой среды. Так что, Иван Антонович, дождались вы возвращения Кузьмича?

— Дождался. Ворота заскрипели, я выбежал на крыльцо, увидел кузьмичёвского конька, запряжённого телегой, на которой сидела Оля с Маняшей на руках. Кузьмич, не глядя на меня, развернул коня и вышел со двора. Оля, не поднимая глаз, прошла в дом, села на лавку. Я сел напротив, я всё ещё на что-то надеялся. Оля опустила девочку на пол, та поползла, потом ухватившись за лавку, встала на ножки, сделала шаг, потом другой.

— Пошла, — тихо сказала Оля.

Иван Антонович вдруг содрогнулся всем телом и тяжело заплакал.

«Допрыгались, довели старика, это с его-то тремя инфарктами!», — испугалась Наташа. Она кинулась к деду, приговаривая «миленький, родненький, успокойся», налила капель из пузырька.

— Нет, об этом я не могу, — ослабевшим голосом сказал Иван Антонович.

— Хватит воспоминаний, дед! Довспоминался уже. Давай вот лучше нитроглицеринчику примем, — суетилась Наташа.

— Полагаешь, если не вспоминать, так оно внутри болеть не будет? Нет, дочка, таблетку давай, а уж я договорю, коли взялся.

Слухи о кончине русского человека явно преувеличены, растроганно думал Батурлин, глядя на этих двоих.

А Иван Антонович, несмотря на внучкино сопротивление, продолжил:

— Маняша пошла, а я с того дня обезножел. Хорошо ещё, что Колесников оказался хозяином запасливым. Кузьмич не оставлял нас своей заботой, даже молоко для Маняши где-то доставал, Оля научилась выпекать хлеб в русской печи — так и перезимовали мы, считайте, безбедно. А весной я уже ходить начал.

Стали мы с Олей думать, что делать дальше. В Оренбурге было уже неспокойно, везде кругом было уже неспокойно, и вообще к тому времени стало ясно, что малой кровью России не отделаться, что большая смута наступила. Кузьмич, хоть и полюбил нас душевно, считал, что нам нужно двигаться туда, куда мы намеревались попасть изначально: на отцову ботаническую станцию.

— Увози, барин, малую девчонку, да княгинюшку свою куда от людей подальше. И батюшка твой того хотели. Мне уж помирать скоро, а вам ещё жить да жить, — сказал он и вызвался проводить нас до Бийска.

В отношении Кузьмича к нам с Олей было что-то от отцовских чувств, барином он, понятное дело, навеличивал меня вполне шутливо.

— Вроде того, как вы сегодня меня графом угостили, — не удержался Батурлин, сопровождая свою маленькую колкость добродушной улыбкой.

«Не поговорить ли мне я с ним прямо? А, пожалуй что, и поговорить», — размышлял Иван Антонович, с вернувшейся симпатией глядя на гостя.

Батурлину удалось то, что не получилось у внучки: он увёл разговор в сторону от тягостных воспоминаний, Наташа отметила его усилия и поблагодарила взглядом. Оставшийся вечер прошёл легко: Батурлин рассказывал то ли байки, то ли впрямь происходившие с ним забавные истории, приведённый Наташей смешной случай из школьной поры тоже пришёлся кстати.

На следующее утро Иван Антонович вызвал гостя на разговор, в котором просил не заводить с Наташей романа. Дед волновался, но довёл разговор до конца, слово с Батурлина стребовал.

«Так вот отчего он напрягся вчера, когда нас с Натальей увидел! И на Пажеский корпус набросился потому, что решил: вертопрах-француз надумал слегка развлечься с его внучкой. Молодец дед!», — умилялся Батурлин.

Тем вечером осуществлялась культурная часть программы — Наталья выводила гостя в Загряжский драмтеатр, считавшийся одним из лучших провинциальных театров страны. Это был её премьерный выход в Загряжске, на свет извлекались так ни разу и не надёванные наряды, навезённые в последние годы из Парижа. Иван Антонович внутренне ликовал, видя, как волнуется внучка перед выходом «в свет», как она вертится перед зеркалом, недовольно меняет туалеты, то поднимает, то распускает волосы — «ожила девка». Наташа в тот вечер была очень хороша, о чём восхищённо сказал Батурлин, и словами, и глазами. «Бог даст, сложится у вас, чудесная пара выйдет. Не торопитесь только», — глядя с крыльца вслед Наташе и её кавалеру, мысленно напутствовал их старый доктор.