Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Юрчик принялся восстанавливать в памяти события минувшего воскресенья. Подробно вспомнил утренний поход с Машей на рынок, потом то да сё, потом обед с непременным Машиным борщом. После обильной еды с рюмкой ледяной водки последовал отдых — нет, отдых в буквальном смысле, сон, с Машей Юрчика не тянуло на послеобеденные подвиги в постели — это вам не Ирулька, заводившая его и натощак, и после любого количества съеденного-выпитого. Затем сытый и довольный жизнью Юрчик направился к подруге Валерии. Они болтались по городу, сходили в кино, зашли в кафе, а оттуда разошлись по домам — Лера за тем, чтобы привести себя в порядок, а он для пополнения кошелька. И у самой двери в свою квартиру Юрчик встретился с человеком, с которым потом каким-то образом оказался за столом в собственной комнате. Появление мужика с бутылкой виски никак не вытекало из событий дня.

Не оставалось ничего другого, как вспоминать то, что происходило накануне, в субботу. Ничего особенного: до вечера проспал у Марьи, ещё бы ему не отключиться — в пятницу хорошо посидели с ребятами, угомонились только под утро. Потом он прибивал полку в Машиной квартире, потом тихо-смирно, по-семейному смотрели телевизор... «Стоп! К Маше я пришел к обеду, к борщу, а утром я встречался с Германом». Юрчик обмяк в кресле: гость, угощавший его вискарём, расспрашивал его о последнем телефонном разговоре с Юлией Логиновой. Он вспомнил свои вчерашние мысли под тяжёлым взглядом незнакомца: «Всё равно ведь ему известно, что Юлька интересовалась крыжопольским Эйнштейном — я ж сам об этом трепался в редакции, чего теперь темнить». А потом Юрчик вспомнил, что продиктовал адрес учёного деда, который, что удивительно, он успел запомнить, лишь мельком взглянув на конверт в ту минуту, когда передавал его Герману. «Всё чудесатее и чудесатее, — подумал вконец растерявшийся Юрчик. — С какой стати я ему докладывался, кто звонил, зачем звонил, почему звонил? Как всё равно под гипнозом... Почему бы и не под гипнозом? Ведь намекал же Юлькин муж на гэбэшников, а в «конторе» говорят, штучки-дрючки, специально предназначенные для разжижения мозгов у клиентов, хорошо разработаны. Эти могут».

Юрчик закручинился. Он сидел, уставившись в пол перед собой, и думал горькую думу: «Я обещал Юльке, что буду как рыба об лёд молчать про Эйнштейна, а сам протрепался. Я обещал Герману, что не покажусь дома все выходные, а сам припёрся. Обещал, что любой, кто заинтересуется тем человеком, про которого спрашивала в последнем телефонном разговоре Юля, получит от меня лабуду вместо конкретной информации. Вроде того, что, да, звонила, задавала дурацкие вопросы, но я не помню толком, что Логиновой в тот раз понадобилось. Кажется, речь шла о письме в редакцию от какого-то чересчур оригинально мыслящего провинциального самородка. А кто таков — не помню. Помнить, что ли, мне больше нечего? Этих Невтонов российская земля в последнее время столько нарожала, что впору обустраивать абортарий. Пусть сами ищут, если сильно надо. Я-то тут при чём? А вот, поди ж ты, всё выболтал, с фамилией-именем-отчеством, с адресом. Правильно меня Илья Григорьевич боталом обзывает. Ботало я и есть. А с другой стороны, кто бы на моём месте не выболтал — под гипнозом-то?

Хватит заниматься самобичеванием, тоже мне адвентист седьмого дня нашёлся! Нужно не раскисать, а напрягать бестолковку, каким образом исправлять ситуацию. В котором часу мужик приходил? С Лерой мы расстались около десяти вечера. Допустим, я пришёл домой в десять. Какое-то время мы тут с ним общались. Не потащились же они на ночь глядя в тьмутаракань? Не тридцать седьмой всё-таки, чтобы людей из постелей вытаскивать, поедут с утреца. Значит, нужно двигать к Эйнштейну сейчас. Если Юлька ещё у деда, нужно предупредить, чтобы сматывалась. Поймаю тачку и махну в Митяево, — Юрчик взглянул на часы, было около трёх ночи. — К утру обернусь».

Он начал собираться, не забыв о конспирации — не хватало ещё, чтобы «конторские» привязались. Обулся в ненадёванные ботинки, модные, но ужасно неудобные, потом снял их и сложил в рюкзак — запутывать следы надо, а не от самого дома вести по чётким оттискам рифлёных подошв. Нашёл в кладовке старую куртку, в каких полгорода ходит, тоже засунул в рюкзак — потом и выбросить будет не жалко. Как поступить с ботинками по возвращении из Митяево, он ещё не решил, но выбрасывать, пусть жёсткую, как испанский сапог, обувь, не собирался. Достал из ящика письменного стола деньги, документы, футляр с очками, разложил по карманам. Юрчик был немного близорук, но очков не носил, стеснялся того, что выглядел в них как типичный ботаник. Очки служили Юрчику для единственной цели — в них он в одиночестве смотрел телевизор, но в данной ситуации они, сильно меняя его лицо, становились отличной маскировкой. Прихватил лыжную шапочку, взял перчатки — пусть дактилоскопия отдохнёт.