Анна Эрде - Железная дорога

Не те слова я находила, и не нашла тех слов.

А сделанная из музыки и стихов Лика умерла от рака. Ей было лет тринадцать, когда умер отец. Она сникла, погасла. Проходило время, но прежняя Лика не возвращалась, её глаза не загорались, а становились всё грустнее. Мы проводили вместе много времени, как и раньше, но теперь это было почти молчаливое общение. Мы шли к Лике домой и слушали музыку из обширной фонотеки, оставшейся ей от отца. Моя подружка жила вдвоём с матерью, но нас всегда встречала пустая квартира. Несколько раз я засиживалась допоздна и заставала возвращение домой Ликиной матери. В тех случаях Лика приходила в такое смущение, что мне становилось жаль её до боли в груди, я тут же хватала в охапку куртку и выскальзывала за дверь. Мне было понятно: Лика очень не хочет, чтобы кто-то узнал про несчастность её жизни с матерью. Женщина потеряла мужа и утонула в своей скорби, а наличие дочери призывало выплыть и продолжать жить. Это раздражало — ничто не имело права отвлекать вдову от её горя.

Только один раз Лика откровенно поговорила со мной о своей семье. Это произошло, когда я в слезах вернулась с маминого юбилея, где простояла часть вечера незваной гостьей за портьерой — у Лики я останавливалась тогда в Новосибирске. Её мать, отгоревав, вышла замуж и жила с новым мужем в той большой и красивой квартире в центре города, где когда-то мы с Ликой целыми вечерами слушали на виниле классическую музыку. Свою единственную дочь бывшая неутешная вдовица отправила на выселки, в несусветное жильё, называемое в Новосибирске «малосемейкой» — «Тебе пора учится жить самостоятельно, не цепляясь за мамину юбку».

— Папа меня очень любил. Я была для него светом в окне. Видимо, мама не может мне простить того, что я вытеснила её из папиного сердца. Но я же ещё ребёнком была, не понимала, что мы с отцом причиняем ей боль. Бедная мама.

Лика была вышвырнута бедной мамой не только из отцовского дома, но из всего того, где у неё оставались какие-то корешки, и ей не чем стало цепляться за жизнь.

Когда я узнала о Ликиной смерти, сразу вспомнила глаза девочки, робко ищущие взгляда матери, и холодное отталкивание в этом взгляде. А после Машиного прыжка с высоты одиннадцатого этажа я уже не сомневалась, из какого детства мы все трое родом. Если бы не Добрый Дядя....

Моя третья подруга, моя Саша, полюбила, разумеется, взаимно — любовь всегда выдаётся в двойном комплекте. Сашин страх испарился без следа, из чего я вывела, что страх побеждается любовью. У её сына теперь всё хорошо: ведь над ним сплели руки двое любящих людей. За профессиональную судьбу подруги тоже можно не волноваться. Она, никогда не отличавшаяся креативностью, вдруг зафонтанировала свежими идеями. Впрочем, трудно понять, где кончается архитектор Саша, и начинается её друг: ведь они работают в паре. Я не завидую подруге, я ей благодарна: в отсветах её любви наша с Диданом история ожила, и я увидела, как она красива.

У Саши и её возлюбленного пока всё непросто: они ещё танцуют друг возле друга. То он делает шаг вперёд, а Саша отступает, то она набирается смелости для решительной перемены жизни, а партнёр не попадает в такт. Но это ничего, пусть потанцуют. Им спешить некуда, ведь они уже нашли друг друга.

Мне окончательно расхотелось ворошить прошлое при встрече с матерью. Ещё меньше мне стало нужно её запоздалое сожаление. Сейчас меня интересовало совершенно другое: в самом ли деле Надю, кроме необходимости быть рядом с матерью, ничего больше не держит в Новосибирске? Если так, то жестоко требовать от Нади, чтобы она жила вдали от своих любимых людей, скорее уж матери нужно подтягиваться вслед за дочерьми и внуками в Москву. «Да маме хорошо будет с нами...», — подумала я и внезапно остановилась прямо посреди дороги. Хорошо ещё, что в эту рань автомобили не начали свой ежедневный забег. Никогда мысль о маме не была такой недавящей и необидной, и я догадалась, отчего это: я впервые подумала в связи с мамой не о себе, а о том, как ей будет со мной.

Пришло, кажется, время готовить почву для переезда близких. Не моя вина, что родительский дом не стал стержнем, вокруг которого объединилась семья. А мой дом им станет.

А всё-таки «случайный попутчик» оказался небесполезным. Надо будет позвонить Зубру, поблагодарить — лысый хитрец вложил свою визитку в коробку с диктофоном.

Правда, мне так и не удалось обнаружить свою Главную Ошибку. Но, возможно, она заключалась в том, что я верила в её существование? Гипотетическая Главная Ошибка предполагала наличие Главной Вины — первой среди равных. А ведь именно от этого, от своей изначальной виноватости, я сбегала когда-то из дома. Пока Добрый Дядя был рядом, я не доискивалась до заложенного во мне дефекта. А стоило перемахнуть через китайскую стену его любви и заботы, я тут же начала сомневаться в своём праве на достойную жизнь. Недалеко же мне удалось отбежать от образа порочной лживой девчонки, если и сейчас, через полстраны — из Москвы в Новосибирск — я в качестве ручной клади тащила на себе набор страшных ошибок и жутких преступлений. Только что именно изо всего этого многообразия главней, оставалось для меня невыясненным и животрепещущим вопросом.