– Плохие апартаменты, – сказала дочь. – Отсюда моря не видно. Давайте поедим и сходим к морю!
– Да ты что! – изумилась жена. – Первый час ночи!
– А здесь начало одиннадцатого, еще совсем рано. Мне ребята сказали, – Кротов отметил это «ребята»: «Я тебе покажу ребят!» – что сейчас как раз все развлекаются, поэтому никого и нет, здесь принято только ночевать, а гуляют в ресторанах и в казино, и в ночных клубах почти до утра, а потом спят до обеда. Вот так, – закончила дочь и показала предкам язычок.
– И в самом деле: прошвырнемся к морю?
– Вы идите, а я... Слишком много всего в один день, мне трудно переваривать... Идите, а я всё распакую и разложу. Только недолго, пожалуйста, мне одной тут оставаться как-то... страшновато поначалу.
– Что сказать? Кулёма, – Кротов подмигнул дочери, образуя антииринкин альянс. – Слушай, а ведь мы дорогу не найдем, тут так все запутано...
– Я найду, – сказала дочь. – Здесь все бунгало под номерами, наш семнадцатый, а у ворот – первый.
«Бунгало, патио, джакузи... Охренеть».
С пива его повело, но не очень; был кураж и желание двигаться.
За воротами комплекса Кротов покрутил головой в поисках морского направления. Один конец узкой улицы поднимался наверх, и Кротов решил, что море наверху быть не может, и не ошибся: они с Наташкой не прошли и двух кварталов, как уперлись в оживленное шоссе, за которым был парапет и дальше сплошная чернота; спустились в подземный переход и вышли прямо на берег, обозначенный во тьме рваной белой линией прибоя.
Сидели молча на деревянном пляжном лежаке; Наташка сказала, как штампик поставила:
– Средиземное море... А что на том берегу?
Кротов повспоминал карту – изучал предложенную стюардессой в самолете – и сказал:
– Наверное, Египет. Или Израиль.
– Обалдеть можно, – вздохнула взрослая дочь.
– Здесь можно сесть вечером на корабль, и утром будем в Египте.
– Ой, – закричала Наташка, – давайте сплаваем!
– Ты еще здесь-то не побыла, а уже: спла-а-ваем!
– А мы завтра за день всё посмотрим и поедем, пап.
– Не спеши, – сказал Кротов. – Мы сюда еще вернемся, и не раз. Летом или осенью. А можно и весной, в мае. Нет, в мае у тебя школа... Ладно, потопали к маме.
Ирина возлежала на диване в неизвестном легкомысленном халатике и смотрела телевизор: нехуденькая певица плакала по-гречески под треньканье струнных инструментов. Жена всё разложила, помыла и убрала, и эти привычные хозяйские хлопоты примирили ее с новым временным домом.
– В туалете унитаз неисправен, – сказала Ирина в качестве приветствия. – Вода всё время стоит и не уходит.
Кротов рассмеялся. В отличие от пугающей ванны «джакузи», система иностранных унитазов была ему знакома.
– Успокойся, это сделано специально. Потом поймешь зачем.
– Наташка, спать! – ответила жена.
Кротов взял телевизорный пультик, сказал: «Извини», – и прошелся по кнопкам. Сплошные греки: даже американские старые боевики, и те со смешным переводом, Майкл Дудиков здорово «шпрехал» по-гречески. Кротов вспомнил полу-анекдот про Штирлица на казахском экране: «Салям алейкум, Гитлер-ага!..». Он даванул очередную кнопочку и попал на канал «Евроспорт» – шел футбол, и он сразу узнал полосатую форму «Ювентуса», и закричал: «Ого-го-го!» – и потащил кресло ближе к экрану, а жена сказала: «Всё, это конец. Дочь, мы потеряли папу!..».
Он пришел в спальню довольным и хмельным – допил за футболом всё пиво, глаза слипались. Ирина проснулась от его движений, притиснулась сбоку – тепло и мягко, но как было в самолете – уже не было, хотя тоже было хорошо и по-забытому долго; выветрился сон, он лежал на спине и шептал в потолок Ирине, что в систему курортов компании «Интервал Интернешнл» входит несколько десятков стран и можно меняться: кто-то приедет сюда, в их апартаменты, а они поедут в Италию или Грецию, или даже в Швейцарию, будут кататься на лыжах в горах, или на Багамы, это страшно далеко и экзотично, и так – на всю жизнь, это их собственность, пусть и на две лишь недели в году, но можно доплатить и выкупить целый месяц, можно будет посылать сюда друзей, можно вывезти наших старушенций – твою и мою, пусть увидят под занавес рай на земле...
– Я и забыла, – сказала жена, – звонил Гена, когда вы ушли, оставил свой телефон.
Кротов хотел поругать жену за рассеянность – дома сделал бы это непременно, деловые звонки есть святое, но здесь и сейчас, размякший от близости, пива и южной теплой прохлады, он лишь шевельнулся под простыней и сказал:
Читать дальше