В. Строгальщиков - Слой-2

Юрий Дмитриевич разлил белое вино из длинной бутылки, обернутой салфеткой. Кротов пригубил бокал: холодное, с чистым вкусом, слегка напоминало выдохшееся шампанское.

– Пьем за встречу, – легко, без нажима сказал Юрий Дмитриевич. – Под салат и закуски я вас познакомлю, за главным блюдом поговорим.

– А за десертом? – спросил Кротов.

– Не будем спешить. Ваше здоровье, господа!

Кротов потянулся к салату, но сидевший от него слева москвич – Юра расположился напротив – вскочил с готовностью и, ловко орудуя двумя ложками сразу, подцепил и высыпал на кротовскую тарелку изрядную горку салата. Заметив ограничительный жест, москвич улыбнулся:

– Съедите. И добавки попросите.

Салат оказался необычайно вкусным. Кротов слопал всё в один прием и посмотрел на соседа с восхищением.

– В нем много секретов. – Сосед поднял взгляд на товарища, как бы испрашивая у него разрешения на разглашение. – Первый секрет – картошка. Режем очень мелкой соломкой и на десять секунд опускаем в кипящее масло.

– Предварительно высушив порезанный картофель полотенцем, – уточнил второй москвич.

– С ума сойти, – сказал Кротов. – Можно еще?

Юрий Дмитриевич коснулся губ салфеткой и снова положил ее на колени.

– Талантливый человек талантлив во всем. Автор этого салата, прошу любить и жаловать, – сидящий ошую... да, слева от вас Валерий Павлович: профессор, доктор философии, второй диплом – университет Беркли, Калифорния. Одесную от вас имеет честь восседать мой давешний друг Геннадий Аркадьевич, коллега по профессии.

– Вы имеете в виду журналистику? – намекающе подал голос Кротов.

– Что имею, то и введу, – Юрий Дмитриевич на миг угрожающе блеснул глазами. – А перед вами, друзья мои, тот самый Сергей Витальевич: преуспевающий банковский деятель и новая звезда нефтяного бизнеса.

– Ну вас к черту, Юра.

– Терпите, Сережа. Научитесь слушать правду о себе. Так вот, Сергей Витальевич: бывший прекрасный спортсмен – сейчас, заметим, немного обрюзг, терпите! – отличный семьянин, хороший друг, человек нежадный, но умеющий считать деньги; в партийной номенклатуре не состоял, преступных связей не имеет. А теперь, прошу внимания, самое главное: Сергей Витальевич по натуре не предатель.

– Характер нордический, твердый, – закончил тираду Кротов. Он испытывал ужасное чувство неловкости, как девица на выданье.

– Не предатель! – поднял палец Юрий Дмитриевич. – Всё вышеперечисленное вкупе с последним и явилось причиной появления вас, уважаемый Сережа, за этим дружеским столом. Предлагаю выпить здоровье Сергея Витальевича Кротова, банкира и человека.

– Спасибо, – ответил Кротов в полной растерянности чувств. – Именины, право слово...

– Попробуйте рыбу, – предложил Геннадий Аркадьевич, – и немного обжаренной петрушки.

– Разве петрушку жарят? А я гляжу, что это за хворост такой...

– Совсем чуть-чуть, для аромата... Ваш соленый муксун восхитителен, но жирноват слегка, знаете ли, жирноват, Сергей Витальевич. Но если сбрызнуть лимончиком...

– Кончайте, ребята, – рассмеялся Кротов. – Давайте просто поедим и выпьем. Ну вас на хрен с вашей кулинарной академией. И вообще, меня зовут Сергей.

– Валера.

– Гена.

– Юра! – сообщил бородатый. – Прошу без слез и поцелуев.

– Это Сергей тогда Арутюна испугался?

Вопрос был задан москвичом Геннадием и адресовался Юрию Дмитриевичу; бородатый кивнул с улыбкой и внимательно посмотрел на Кротова, фиксируя его реакцию. Кротов жевал муксуна с жареной петрушкой.

– Не вижу хлеба, – сказал он, прожевав и проглотив. – Есть соленую рыбу без хлеба я не привык.

– Простите, не подумали, – огорченно проронил москвич Валерий. – У нас есть что-нибудь в кухне? Увы... Может, сбегать? Я видел здесь хлебную лавку.

– Сережа потерпит, верно? Начнем избавляться от плебейских привычек. Спокойно, Сережа, я никак не хотел вас обидеть. Могу принести извинения, ежели таковые потребны.

– Вам ли извиняться, Юрий Дмитриевич, перед...

– Ну, вы обиделись. Прости, Сережа, каюсь: есть у меня привычка поюродствовать,

– Раскаянье достойно похвалы.

– Сдаюсь, окончательно и бесповоротно сдаюсь, – Юра поднял руки; вилка и нож торчали державой и скипетром; «ребята» жевали, поглядывая друг на друга.

Случившееся обязательно повторяется, коснувшееся тебя прикоснется снова. Конечно же, он не забыл Арутюнчика, американского предпринимателя русско-еврейско-армянского происхождения, этого законченного космополита, гражданина планеты со штатовским паспортом. Помнил он и правительственную дачу в предместье Москвы, плетеную мебель под тентом, как в михалковских кино про помещиков, пристальное любопытство в глазах собеседников и сам толк неспешных разговоров – политика и культура, демократия и русская душа, нефть и доллары, Восток и Запад и Россия посередине, экономика как способ взаимодействия человека с природой – последнее удивило, было внове, его в институте учили по-другому: наука о воспроизводстве общественного продукта и так далее. Кротов больше слушал, чем говорил. Потом перешли к местной тюменской тематике, тут роли поменялись. Кротова спрашивали, он рассказывал с удовольствием, демонстрируя связи и знания: мол, и сибирские банкиры шиты не лыком. Американец неожиданно проявил изрядную осведомленность в тюменских проблемах и личностях, пару раз ставил Кротова в тупик своими точными вопросами; приходилось сознаваться, что информации нет или просто не думал об этом.