Майкл Чабон - Лунный свет

– Ой, – сказал доктор Шторх.

Он указал на северо-восток. У деда занялось сердце. Звездочка оторвалась от созвездия и двинулась по небу. Она падала, но то не была падучая звезда: та вспыхнула бы и погасла, оставив на сетчатке призрачный след. Она просто падала, и падала, и падала, пока не исчезла за горизонтом. Как все во вселенной, она была пленницей тяготения. Ее орбита будет снижаться и снижаться по спирали до тех пор, пока она не войдет в атмосферу и не вспыхнет, не оставив ничего, кроме дыма и воспоминаний. А со временем и воспоминания рассеются, как пар. Но в глазах деда, тайно смотрящего с тюремной крыши, светлый кусок металла чертил на небосводе вечную дугу свободы.

– Ух ты, – сказал дед. – Только гляньте!

– Спутник! – с детской радостью проговорил доктор Шторх.

Дед хотел было его поправить. Они видели не сам спутник, слишком маленький и неразличимый человеческим взглядом, а часть ракеты, выведшей его на орбиту: она сверкала в лучах солнца, которое вот-вот должно было подняться над горизонтом. Дед решил, что всего этого можно сейчас не говорить.

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо, Шторх, что вытащили меня сюда.

Синее перышко, словно дыхание на зеркале, тронуло край горизонта. Пора было возвращаться в камеры. Ни дед, ни Шторх не двигались. Они стояли на крыше в темноте. «Я хочу видеть это снова», – думал дед.

– Ладно, – сказал доктор Шторх. – Может… Что нам делать?

Дед, к своему изумлению, понял, что знает ответ, и сам ответ тоже его изумил, хотя ясно было, что мысль зрела со дня кражи сахара из кабинета доктора Уоллака.

– Как вам идея построить для нас ракету? – спросил он.

Своего другого деда я не знал. Примерно за месяц до моего рождения он встретился за ланчем со своим братом – Сэмом Шейбоном, моим дядей Сэмми, – в кафе, где на каждый столик вместо масла ставили горшочек смальца. После сэндвичей с бастурмой они вместе отправились в офис к дяде Сэмми, располагавшийся на четвертом этаже Линкольн-билдинг, в двух кварталах от кафе. Дядя Сэмми хотел показать моему другому деду образец, только что полученный от поставщика: движущуюся модель ядерной подлодки «Наутилус», которую планировали выпустить к Рождеству. Дядю Сэмми она привела в полный восторг. У нее были балластные цистерны, которые наполнялись с помощью пластиковых трубок и карманного насоса. В офис принесли большую ванну и налили воды. Сотрудники играли в подлодку все утро. Моему другому деду не терпелось на нее взглянуть.

Лифты на нижние этажи Линкольн-билдинг были в тот день на техобслуживании. Братья направились к лестнице. На площадке третьего этажа Сэмми услышал, как его брат пролетом ниже прищелкнул языком и вздохнул, как будто от сожаления. Вызвали «скорую», но мой другой дед умер по пути в больницу.

Через три недели у моей мамы начались схватки. Она была молодая и родила быстро. Еще через восемь дней я обменял крайнюю плоть на древнееврейское имя покойника. В моей не-памяти о другом деде он – резиновый шарик, круглый и розовый. Щеки и лысина лоснятся, как смазанные жиром.

Мой другой дед всю жизнь проработал наборщиком. В тридцатых он устроился в фирму, которая печатала киноплакаты. В том же вест-сайдском здании, что и типография, располагалась компания, выпускавшая пластмассовую мелочовку и товары для розыгрышей. Как-то он услышал, что компания ищет коммивояжера, и сказал об этом младшему брату, который тут же пришел и получил работу.

Сэм Шейбон отправился продавать жевательную резинку в форме луковиц, черное мыло, брызжущие чернилами бутоньерки. Человек он был общительный, злые шутки любил и, как толстый повар, от своего дела получал удовольствие. Но к началу пятидесятых в его карьере случился застой. Зарплату поднимали редко. В должности не повышали. Его идеи либо не замечали, либо крали. Он шел по жизни, дергая ручки запертых дверей. И вдруг одна ручка повернулась.

Дождливым пятничным вечером в декабре 1954 года он разговорился с соседом по стойке в баре «Джек Демпси». Сосед, как и дядя Сэмми, держал в руках стакан коктейля «Том Коллинз». В луже дождевой воды у его ног стоял деревянный ящик с образцами то ли научных инструментов, то ли химпосуды. Новый знакомый оказался химиком из Корнинга. В свободное время он изобрел способ моделировать человеческие кости из новой пластмассы, которая революционизировала все направления отрасли, в том числе индустрию розыгрышей, позволив достичь таких высот реализма, как «игрушечная рвота» и «муха в кубике льда». Химик поставил ящик с образцами на стол и открыл, как книгу. В отделениях слева лежали человеческая челюсть, бедренная кость, два ребра, пять позвонков и коленная чашечка: все пластмассовое, все в натуральную величину. Справа был пластмассовый человеческий скелет в масштабе 1:4 с проволочной подставкой.