Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

Габо потом рассказывал:

– Этого чудака я сразу узнал. Стал выяснять, в чём дело. Оказывается, одежду унесли. А почему молчит? И тут я смекнул, что Ноэ что-то путает. Когда компьютер барахлит, его перезагружают, делают restart. Неужели он путал компьютер со шкафчиком?!

Габо мобилизовал массы. Кто голый, кто одетый – все возмущались непорядку. На шум прибежал директор бани. Он ужаснулся, узнав, что обокрали столь почтенного гражданина. Директор любезно пригласил Габо и Ноэ в свой кабинет. Они проследовали за ним. Это было потешное зрелище: два облачённых в простыни бородача, прямо как Платон и Сократ, дефилировали через фойе бани. Уже в кабинете встревоженный директор спросил Габо – что, и его обокрали? Габо сказал, что нет, не успел одеться. Ноэ предложили позвонить домой. Тот долго объяснял жене, почему понадобилось ему звонить из бани, а его знакомому устраивать шумный митинг.

Кстати, инцидент на кладбище произошёл уже после событий в бане. В противном случае Габо так близко к оратору на кладбище не подпустили бы.

Была у Габо черта характера, которая мешала ему жить.

– Донимает меня бес, становлюсь бесноватым, – признавался мой приятель и, чтобы предупредить догадку собеседника, что его недаром определили в диспансер, быстро добавлял:

– Это я фигурально выражаюсь.

До того как забрести в шахматный клуб, Габо устроил разборку в одном любительском театре. Однажды, праздно разгуливая по проспекту Руставели, он обратил внимание на самодельную афишку. В тихий закуток любителей-театралов заявился эксцентричный Габо. Сначала гость вёл себя тихо. Из приличия. После двух-трёх визитов пришелец начал давать советы режиссёру и актёрам. Вошёл во вкус. Театр постепенно стал менять профиль, превращался в театр одного актёра. Труппа запротестовала. Габо изгнали. Позже он предложил мне посредническую миссию – содействовать его примирению с коллективом театра.

– Я, как человек, придерживающийся европейских ценностей, всегда готов к компромиссу, – заявил он.

Узнав о моей миссии, режиссёр театра сильно забеспокоился.

– Я ещё не дорос до европейских ценностей. Передайте эти слова Габриелу Натановичу, – ответили мне поспешно.

Недолгим было его сотрудничество с газетой. Оно имело бурное завершение – с прилюдным выяснением отношений с редактором в коридоре редакции, с отборным матом и рукоприкладством. Не поделили авторство статьи. Редактор даже достал из кармана пистолет, по виду дамский. После этого Габо ввернул, а не гомик ли его оппонент. Последовал новый всплеск эмоций, и в очередной раз дерущихся растащили. Я выводил упирающегося приятеля на улицу. Свежий воздух несколько успокоил Габо. Его глаза уже не казались сумасшедшими.

– Ты знаешь, – он обратился ко мне неожиданно, и снова его глаза загорелись от гнева, – этот подонок, кажется, назвал меня еврейской мордой.

Восхождение Габо на политический олимп, славно начавшись, довольно быстро оборвалось. Мы вместе зачастили в одну партию, которая провозгласила себя политическим объединением европейского типа. Она вознамерилась строить в Грузии шведский социализм. Активного Габо приблизил к себе лидер партии, бывший номенклатурщик («синекурник», как называл его Габо). Этот субъект был одним из первых, кто сдал свой партбилет. О своём прошлом он не любил вспоминать, но… обмолвился. На одном из собраний лидер для пущей вескости подпустил фразу: «Это говорю я вам как коммунист и т.д.» В зале, где проходило собрание, воцарилась тишина. Опомнившись, оратор неуклюже осклабился и сказал, что пошутил.

Габо ничего не имел против шефа, но случая покуражиться не мог упустить. Он удачно пародировал шутку лидера, вызывая гомерический смех аудитории. Его за этим занятием застал синекурник. Расправа не заставила долго себя ждать. Габо допустил политическую ошибку, что стало поводом для изгнания его из рядов строителей шведского социализма в Грузии.

В партии мой приятель занимался идеологией, а именно проблематикой гражданского общества. Не было политика, который не говорил о гражданском обществе и не делал бы это в скучной манере, формально. Тему успели затаскать, так и не поняв, о чём речь. Габо же был старательным, вник в проблему основательно и скоро делил общество на «упёртых этников» и граждан государства. Если, общаясь с тобой, он вдруг принимал многозначительное и в то же время ироническое выражение лица, это значило – тебя разоблачили, ты этник. Всю теорию о гражданском сознании идеолог свёл к простой формуле: во время футбольного матча «Динамо» Тбилиси – «Арарат» Ереван этнические армяне, граждане Грузии, болеют за тбилисцев, проявляя таким образом гражданский патриотизм. Его окружение (и я в том числе) выразило сомнение в возможности такого расклада.