Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

У нас был общий знакомый – Петре Т., отпетый сплетник. Этот прохвост заметил, что мой партнёр по шахматам – «не того». Впрочем, сам Габо кокетничал по поводу того, что состоял на учёте в психдиспансере. Время было перестроечное, более подходящую биографию тогда было трудно придумать. Дескать, наследие диссидентского прошлого.

Диссидентский поступок Габо был несколько необычным. Он тогда учился в МГУ. В одном из московских православных храмов народ обратил внимание, как рьяно молился и бил челом студент из Тбилиси, по внешности иудей. На факультет пришла телега.

В деканате Габо задавал вопросы строгий с виду мужчина. Проказник сбивчиво пытался что-то объяснить: что он грузинский еврей, что не надо путать его с ашкенази. Грузинские евреи не знают ни иврита, ни идиша, только грузинский язык. Сам Габо владел только русским.

– Что странно, мои родители почти не говорили на русском, – заявил он.

С ним обошлись довольно мягко. Решили, что парень запутался. Тот строгий мужчина сказал ему во время допроса:

– Габриел Натанович, атеист из вас не получился, иудей тоже. Далось вам русское православие!

О том, что его поставили на учёт в диспансере, Габо узнал, когда вернулся в Тбилиси. К нему домой наведался участковый врач. Через некоторое время к Габо заглянул и участковый милиционер. В районное отделение поступила информация – мой он отлынивает от общественно полезного труда. Хозяин встретил стража порядка ласково. Его лицо обрамляла борода, пейсы, на голове его была кипа, а в руках «Агада». Смущённый участковый ушёл и больше не беспокоил Габо. Такого тунеядца встречать ему ещё не приходилось!

Габо жил в шикарном особняке, доставшемся ему от отца по наследству. Вспоминая отца, сын вздыхал одновременно иронично и печально: «Натан умел делать деньги, но был неграмотным. Я получил образование в Москве, однако ничего не прибавил к наследству. Впрочем, почти ничего и не убавил, за исключением белого рояля, китайского фарфора, люстры из богемского стекла…» Перечисляя утраченные предметы быта, Габо загибал пальцы.

Однажды Габо пригласил меня на пурим-шпиль, организованный еврейской общиной. Он играл Мордехая, его жена Ядя – Эстер. Ведущий программы представил её как неподражаемую. На сцене было много более привлекательных женщин. Я знал, что она работает секретаршей в раввинате, но не предполагал, что этого было достаточно для такой преувеличенной лести. Габо много пел, передвигался по сцене. В конец совсем заигрался. Со сцены не сходил, даже пришлось упрашивать. Один из теряющих терпение зрителей заметил:

– Этот тип в упоении от пущего внимания к себе.

– Он напоминает мне мою тёщу, – кто-то рядом поддержал тему. – Она не выносит, когда её не замечают, она – главная невеста на свадьбах и главный покойник на похоронах.

Потом нас пригласили к столу. Было много сладостей. Здесь я заметил, как Эстер ударила по руке Мордехая, предупреждая его желание полакомиться очередной порцией пирожного. Премьер насупился.

Ядя держала мужа в строгости. Она фыркала на него за то, что из дому потихоньку исчезают ценности. Кстати, детей у них не было. На вопрос почему супруга уклончиво заявляла, что у неё уже есть один ребёнок, имея в виду своего инфатильного мужа. Поводов для недовольства у неё стало больше, когда на Габо нашла очередная дурь – он пошёл в политику и забросил уроки иврита.

Своё появление в политике мой товарищ отметил публикацией в вечерней газете. Редакционные снобы морщились – дескать, всякий люд повалил.

– Раньше графоманство было уделом отдельных личностей, теперь эта болезнь приняла масштаб эпидемии, и этот с пейсами туда же, – ворчал старожил журналистики Симха Рабинович.

Явился Габо «из underground-а совдепии», так он о себе писал. Цветистые и энергичные тексты моего приятеля имели успех. Редактор сдружился с новым автором и назвал его обретением газеты. Ему даже уступили колонку, где он мог позволить себе что угодно. Вскоре подоспел случай, который вовсе сделал его своим в новом политическом бомонде. Во время похорон одного из лидеров диссидентского движения Габо, пытаясь попасть в фокус телекамеры, оказался за спиной оратора. Тот, делая патетический жест, чуть не столкнул начинающего политика в могилу. Журналисты не упустили зафиксировать такой занятный сюжет.

Но существовала другая легенда о том, как Габо протиснулся в тесные ряды политиков. Народ говорил об услуге, которую он оказал одному видному идеологу демократии – Ноэ П. Произошло это… в бане. Идеолог явился в баню в новом джинсовом костюме. Раньше он не баловал себя обновками: ходил в потёртом пиджаке, а на самом том месте брюки у него часто были порваны по шву. Ноэ П. отличался невероятной тучностью, и не всякие брюки могли уместить то самое место. Но, видимо, не из-за этого он попал на глаза американцев. Те стали пестовать из него демократа. Сидящие кружком в раздевалке посетители турецкой бани обратили внимание на огромного толстого мужчину. Он, выйдя из душевой, уже в десятый раз открывал и закрывал дверцу шкафчика. Толстяк озадаченно теребил бородку. До этого присутствовавших развлекал разговорами мой приятель (его манера собирать вокруг себя людей!).