Светлана Федотова-Ивашкевич - Другая, следующая жизнь

Я не могла уснуть. С одной стороны, во мне еще не мог улечься внутренний вихрь, вызванный выступлением, – по инерции он все еще крутился. Чувство одновременно и усталости, и силы, наверное, и было тем самым знаменитым фотосинтезом Виктора Тимофеевича. С другой стороны, я уже придумала выход из этой ситуации, но лихорадка опасности била во мне, как пузырьки газа в шампанском, – сквозь все внутренности.

В шесть утра меня повели на допрос.

Мужичок крутил самокрутку и хитро щурился. Я не стала ждать наводящих вопросов и сразу перешла к наступлению.

– Товарищ, я не понимаю, в чем дело.

– Попалась, птичка, – и он выпустил дым мне в лицо.

– Примерно то же я слышала от следователя, когда меня поймали с пачкой революционных листовок.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я понимала, что должна выиграть этот бой. Он первым отвел глаза.

– Давай, пиши, губерния. Жги, трави траву.

Я не поняла, что он хотел этим сказать, но произнесла:

– Мне действительно в конспиративных целях пришлось остановиться в публичном доме этой мадам, потому что я обнаружила за собой слежку. Да. И наговорить всяких глупостей. Надеюсь, она вам сообщила фамилию моего псевдопапеньки. Кутузов, не так ли? Драгоценностей я ее не крала, сбережений тоже. А как только все улеглось, дошла до тайника и забрала листовки. Здесь и была схвачена городовым Николенко. Об этом все пермские газеты написали. Можете проверить – 2 ноября 1917 года. Да и мое дело должно сохраниться в архиве, я там шла под псевдонимом S. R.

Было видно, что мужичок не знает, что теперь делать. Поэтому он глубокомысленно постукал карандашом по столу и сказал:

– Так-так. Проверим. Но если врешь, то мы тебе покажем, что с тобой будет.

По всей видимости, воспитательная процедура была намечена заранее, и отменять ее сейчас, при вновь вскрывшихся обстоятельствах, мужичок не видел необходимости.

И меня повели в расположенный недалеко архиерейский сад. Рядом с вырытой ямой стояли мужики в черных и серых одеждах. «Словно наниматься куда пришли», – подумалось мне. Возле ямы стояла моя соседка по камере – Смирнова. Она была словно в лихорадке, взгляд ее блуждал, а на лице была испарина, как у лошади, которая долго перед этим бежала.

– Именем революции, – начал читать какую-то бумажку один из них, – Смирнова Анна Федоровна за предательство рабочего класса приговаривается к смерти через расстрел. Приговор в исполнение будет произведен Смирновым Иваном Степановичем.

Вышел коренастый мужик и, усмехнувшись, поднял руку с револьвером.

Анна смотрела ему прямо в глаза. Затем подняла руку, словно хотела что-то сказать, и тогда он выстрелил. Она стала оседать и некрасиво упала. Ноги ее мелко затряслись и задергались. Изо рта пошла розовая пена. Она подняла голову и уже бессмысленным взглядом посмотрела куда-то вбок. Он выстрелил еще раз. Тогда она вздрогнула еще раз всем телом и замерла. Кто-то хлопнул Смирнова по плечу, и они, отойдя, достали кисеты и стали крутить самокрутки. Кто-то подошел к женщине и плюнул на нее. Потом ее взяли за руки и за ноги и сбросили в яму. Стук был такой, словно бросили мешок с картошкой или какой-то иной неживой предмет.

Меня привели обратно в камеру. Ирина встретила русалочьей улыбкой. Я села на солому. Хотелось биться головой о стену: я не могла поверить, что увиденное происходило на самом деле. Эта картина снова и снова всплывала в голове, и не было сил остановить эту адскую пытку.

К вечеру меня опять привели к мужичку. Уже по поведению охранника я поняла, что дело сдвинулось в мою пользу.

Мужичок затарахтел, как автомобиль «Форд»:

– Мы и ведать не ведали, что у нас в Перми оказалась птица такого полета. Нашли мы дело ваше, там и вырезки из газет были, и показания шпика о том, что вы возглавляете революционный кружок медицинского факультета нашего университета. Произошла ошибка. Мадам Хасаншина за клевету уже арестована, а вас мы, конечно, отпускаем. А как вы ее приемчиком-то из французской борьбы саданули, а? Любо-дорого вспомнить. Одно я не могу понять, почему вы до сих пор никак себя не обнаружили в нашей местной партячейке?

Я не была готова к этому вопросу. Хуже того, рот тоже не открывался и сам ничего спасительного не произносил, как это было в прошлые разы.

– Эуммм, – сказала я.

– Понял, понял, – перебил мужичек, – вы связаны лично с товарищами из центра и держите с ними связь по своим каналам.

Я кивнула.

Он бойко вскочил и затряс мою руку.