Светлана Федотова-Ивашкевич - Другая, следующая жизнь

– Передайте им, что мы здесь, на месте, изо всех сил боремся с контрреволюцией. А досадное недоразумение, произошедшее с вами, – это результат исключительно рвения.

Я опять кивнула и брезгливо выдернула руку.

– Я могу идти?

Мне даже дали пролетку, чтобы довезти до дома, что, наверное, было верхом галантности. С наступлением сумерек в Перми, по декрету, прекращалось уличное движение, и потому меня сопровождали трое красноармейцев с винтовками. Я подумала, куда мне ехать? И решила – к Рубцовым. Только к ним. Как я могу остаться сегодня одна после всего произошедшего?! К тому же уже началась мода на ночевки в чужих квартирах. Люди опасались арестов и старались обезопасить себя таким немного детским способом. Как будто играли в прятки.

В комнате сидели Аня с мужем, Юра, Сергеи и пара человек с моей кафедры.

Как мне надоели эти немые сцены! Лучше бы их больше в моей жизни не было!

Увидев меня, они закричали, как чайки. Так мне, по крайней мере, показалось. Они всерьез думали, что меня уже расстреляли.

– Это было недоразумение, – пролепетала я, и они продолжили кричать, как птицы над рекой.

– Всех кругом расстреливают! – возбужденно кричал Юрий. – Всех!

– Зоя! Зоя! Зоя! – визжала Аня.

– Мы так за тебя переживали, – вторили ей Сергеи.

И они стали рассказывать истории, одну другой страшнее. Как в Кунгуре взяли в заложники двадцать человек из бывших купцов, и все они пропали. Только пятеро обратно живыми вернулись.

– А помнишь, на Пасху колокольный звон был? – Аня говорила с широко раскрытыми глазами. – Так ведь это, оказывается, забастовка попов была. И за нее архиепископа в июне убили. Повезли в Мотовилиху и в лесу остановились, да и заставили его самого себе могилу копать. И еще из других приходов много священников арестовали. Сказывают, за то, что они против советской власти.

Оказалось, что из нашего университета тоже арестованы несколько человек, и судьба их неизвестна.

– А в Сепычи что было! – к одному из Сергеев приехали оттуда родственники и рассказали вообще нечто несусветное. – Стали там людей в Красную армию мобилизовывать, а народ-то не хочет! Там же староверы! Да и не в том дело – там люди испокон веков общиной жили, дела полюбовно решали, с уважением, а тут трах-тибидох, вынь да положь. Люди взяли косы, наделали в кузне кистеней, ружья, у кого были, собрали и сопротивление организовали. Порешили 47 красноармейцев, которые за пополнением приехали: глаза им выкололи, руки отрубали… Да с окрестных волостей в этот отряд много людей влилось – чуть ли не две тысячи человек в конечном итоге. Да люди-то все – крестьяне, этим многое сказано. Стало пора урожай убирать – август же, они и решили разойтись: внутренний бунт пошел, мол, давайте оружие сложим. И они сами руководителей-то своих и выдали, те спали безоружные, когда их свои же арестовали. Только один, самый главный, успел убежать. А тут и красные. Расклад такой: за 47 красных в первую же неделю 80 человек расстреляли и еще 200 арестовали.

Я опять хотела сказать, что не может быть, но вспомнила бьющиеся в судороге ноги Анны Федоровны Смирновой и промолчала. Пока я пела, жизнь сдвинулась в какую-то страшную сторону, и в глаза катит даже не зима, а неизвестно что, может быть, даже самая настоящая смерть.

Вскоре я получила еще одно неприятное известие: университет уплотняли. Это значит, мне предстоит найти себе новое жилье.

Это было легко: Аня уступила мне одну из комнат двухэтажного дома на Покровской. Плохо было другое: я перестала петь. Совсем. Словно закрылась дверь на тяжелый засов. Точно отрезали мне голос, как косу.

Виктор Тимофеевич сказал, что такое бывает и чтобы я не отчаивалась. И еще подарил мне красивую брошь на память о первом выступлении.

– Дождичек в дорогу – это к добру, – сказал он, излагая одну из своих теорий, – и, может, даже хорошо, что такая ерундистика случилась – хороший знак. Что-нибудь мелкое плохое в самом начале должно было произойти. Оно уравновесит большое хорошее. То, что еще будет впереди.

Жизнь к песням больше не располагала.

Цены росли, и не было даже самого необходимого. Продукты привозили мешочники, и нужна была немалая сноровка, чтобы добыть, к примеру, масло или соль. Жизнь стала совсем простой, если не сказать примитивной.

Однажды мы с Аней поехали в Нижнюю Курью менять одежду на хлеб. Дорога была длинная, и я по пути рассказала о своих разговорах с профессором Гандлевским – раньше об этом как-то не заговаривалось. Мы стали обсуждать женские стратегии, Уильяма Блейка и вспомнили убитую Смирнову.