Галина Щекина - Тонкая Граня

А Граня видела кувалду и шпалы, мучительные взмахи той кувалды, вырывающей руки. Она бы лучше уж в саду работала. Но горше нету такой работы неблагодарной. Ну и не надо. Отдать жизнь? Ну что ж. Хоть жизнь отдашь не напрасно.

Иван Мичурин, узколицый человек, одержимый идеей новых сортов, конечно, много работал. В финальных кадрах он стоит, весь в солнечном свете, весь в окружении восторженных и понимающих последователей! А Машу-то не вернешь. О ней вообще все забыли.

– Ну, чего? – обронил Егор. – Убедилась?

– В чем убедилась? – отрешенно переспросила Граня.

– Что дело жизни хорошее выбрала.

– Везде ж труд нужен, Егор. Адский труд.

– Да что, все самолеты глаза-то застят? Сколь работы на земле, не перепашешь.

– Работы много. Но как же? Менделистов-Морганистов запретили, а идеи то с Мичуриным сходны. Не знаю. Мне это дорого. Да, мне дорога его одержимость, я сама такая, но одержимость одного человека всегда ранит кого-то другого…

– Да ты все умничаешь. Все же просто. Лично я верю, что мои трактора нашей земле помогут. А ты будешь за полями смотреть. Представь, у тебя будут гектары таких полей, как вот сейчас показали. И ты по ним будешь ходить как царица.

Они шли после старого кинозала огорошенные, боясь посмотреть друг на друга. Кажется, за это время успели подглядеть друг в друге что-то тайное, острое, что нужно было скрывать. А нет, раскрылись, и пути назад не было.

Егор был мрачный, временами даже жалел, что связался с «фифой», она такая непонятная. Но ему льстила ее неожиданная, восточная красота, он гордо выпячивал грудь, если знакомые студенты видели их рядом. Только досадно было, что все никак не сойдутся взглядами, любят все разное. На такую певицу морщилась! Нету в ней дыхания, народного духа не чувствует. Э, да какая к черту разница, что она любит? Лишь бы его полюбила…

Граня пропасть между ними чуяла глубже. Ей было не страшно с ним, но все эти тупые частушки, «матани», семечки в карманах, он и на великом Мичурине семечки щелкал. А гектары полей… это тоже надо. Она вспомнила родительские огороды и вздохнула. Просто знать, что ты остаешься без мечты – это сиротство.

– Чего замолчала, сирота казанская? Гранечка.

И рывком поцеловал.

На третьем курсе Егор сказал Гране:

– Ты, конечно, красавица. Но почему у тебя столько троек в последнюю сессию?

– И что? – вспыхнула Граня. – Стипендия есть!

– Дело не в стипендии. Ты меня позоришь. Я секретарь комсомольской организации института. Успеваемость как надо. А его девушка почти двоечница. Это меня позорит…

– Да кто тебе сказал, что двоечница? Или я тебе обязана отработать картошку?

Граня с ним год не разговаривала. Сказать, что она где-то кого-то позорит – это был расстрел. Совесть ее тоже пострадала, ведь она понимала, что учиться хорошо – быть лучшей – ее привычка. Как вдруг какая-то деревня такое говорит. Тем более – какой нормальный студент пойдет пересдавать предмет, если получил хотя бы тройку? Только дурак какой-нибудь.

Нет, она вовсе не чувствовала, что позорит кого-то. Если у этого кого-то есть требования, пусть требует от себя, от других. Она считала – наоборот, нужно простить ей какие-то недочеты. Что она сама – выше этих мелочей. Пусть и другие…

У Грани была книжка, к которой она возвращалась не один раз, «Жизнь Клима Самгина». Не могла даже сказать, что любит, как, например, про «Овода», когда книгу любишь как человека. Тут другое. Она ощущала ее как тысячеголосый хор кричащих голосов в самое определяющее для нашей страны время. В таком же времени, на таком гребне событий привелось жить и Климу. Он метался как кораблик в этом разбушевавшемся океане. Его бросает из стороны в сторону, ветры гонят каждый в свою сторону, а он всё ищет своё, только его личное понимание и убеждение, свой голос и путь. В чем-то Граня тоже искала себя и свой путь. Не только в смысле работы. Везде и всегда полагалось жить и бороться бригадно.

А Граня чувствовала – не так все просто. Ее собственное убеждение, наверно, от отца, перекликалось с Горьким: «Большинство никогда не бывает право». Существование Клима – жизнь человека, постоянно находящегося в процессе напряженных, мучительных исканий, но не способного что-либо найти, до конца самоопределиться. Гране нравилась его способность все подвергать сомнению. Хотя и была в нем некая червоточина, хотя бы в отношении к женщинам, но все же обособленность его притягивала. Хотя неумение решать отталкивало. Потому что самый сильный человек на свете – это тот, кто наиболее одинок. А она чувствовала себя одинокой. Она Егору никто, а уже должна идти на жертвы. Пусть лучше он идет на жертвы…