Елена Котова - Период полураспада

Ирка преподавала в Гнесинке, Виктор Пикайзен чуть свет начинал заниматься, потом уходил в консерваторию на репетиции, возвращался и снова брался за скрипку. Алка с Виктором после нескольких разочарований нашли наконец новое жилье, на этот раз шикарное – две смежные комнаты у Красной Пресни.

По воскресеньям Виктор с утра отправлялся на Тишинский рынок, чтобы приехать на Ржевский не с пустыми руками и не слышать брюзжанья Соломона, что «Катя везет всю вашу семью на своем горбу». Одевал Гульку, потуже затягивая ремешок на пальтишке, чтобы «не поддувало», и неизменно вел ее в зоопарк. Первым делом надо было покататься на пони, запряженном в тележку.

– Папа, папа, сколько кругов? – кричала Гуля.

– А сколько ты хочешь?

– Мно-о-го…!

Виктор вручал кучеру билетик на один круг, а в руке у него развевалась бумажная лента. Гулька ехала круг за кругом, другие дети высаживались, а ее папа отрывал все новый билетик, и лента в его руке не кончалась. Отец блаженствовал, не отказывая себе ни в чем. После зоопарка вел дочь в кафе-мороженое в высотке и, наконец, на Красную Пресню, где Алочка отлеживалась по воскресеньям, поднимаясь лишь к их приходу.

В квартире жило огромное число фарфоровых фигурок – все звери, какие только бывают в мире, мальчики и девочки с флейтами, лейками, бубликами и барашками. Гуле разрешали играть с фигурками, она била их нещадно, но никто, даже хозяйка, ее за это не ругал! Но главное – в квартире была и живая белка! Папа показывал ей такую же в витрине зоомагазина на Арбате. Они долго стояли вместе, разглядывая крутящееся колесо, в котором без устали, иногда даже вниз головой, бежала и бежала белка. Гулька никогда не могла вдоволь наглядеться на белку, живущую в колесе, а то, что так бывает не только в витрине зоомагазина, но и дома, ей и в голову не приходило. Клетка стоит себе на окне, белка перебирает лапками по прутикам, а колесо все вертится, а зверек все бежит, и смотреть на это можно бесконечно, никуда не торопясь.

– Сегодня нам не в зоопарк, а на субботник. Пойдет? – за Виктором с дочерью захлопнулась дверь зеркального вестибюля. Гулька кивнула, и они пошли к Никитским воротам поджидать троллейбус.

Ехали очень долго, папа учил Гульку дышать на замерзшее стекло и растирать оттаявшую дырку варежкой, свисавшей на резинке из рукава шубки. Чтобы все было видно… У Гульки получались дырочки маленькие, а папа всего раз дыхнул, потер стекло ладонью, и сразу открылось пол-окна. Гулька прилипла к стеклу. Троллейбус ехал по мосту, с которого был виден Кремль, по бесконечному шоссе, вдоль которого стояли приземистые фабричные здания с трубами. На конечной станции они пересели на трамвай из двух вагончиков, дребезжащих на поворотах, снова терли ладонями стекла. Вагончики тащились уже через какие-то деревенские улицы с деревянными домами, окруженными садиками. «Волхонка ЗИЛ, конечная», – объявил водитель.

Напротив остановки трамвая строился красный кирпичный пятиэтажный дом. Отец с другими мужчинами принялись таскать доски, брусья, носилки с песком, а Гуля гуляла во дворе. Ей нравилось, что отец распоряжается громким голосом, а остальные взрослые его слушаются.

ГИРЕДМЕТ, институт, где работали Алка и Виктор, заканчивал строительство дома для сотрудников. У Алочки забот было невпроворот: получить комнату непременно на втором этаже – дом был без лифта – и непременно в третьем подъезде – там окна на две стороны. Она менялась ордерами, кого-то уговаривала, интриговала, и, как всегда, получила искомое: комнату в двадцать четыре метра в двухкомнатной квартире с огромной прихожей. Они с Виктором спали на раскладушках, ожидая, когда подойдет очередь на немецкий гарнитур, одежда на плечиках висела на гвоздиках, вбитых в стену. Просыпаясь от утренней боли в желудке, Алка смотрела на гвоздики. Иногда она вспоминала о том, что было «до»… Но тут же принималась думать, как уговорить родителей и соседей по квартире поменяться комнатами. Тогда у нее будет отдельная квартира с холлом и десятиметровой кухней!

Соседи отнеслись к затее без энтузиазма. Комната с балконом хоть и на Арбате, а не на окраине, застроенной общежитиями, была все же не в двухкомнатной квартире, а в коммуналке, где жили двадцать человек. Родители тоже сопротивлялись. Соломон повторял, что уезжать с Поварской в поселок ЗИЛ – такая дичь могла прийти в голову только Виктору. Катя плакала, говоря, что дочь – ясно же, что не Виктор заварил эту кашу – отрывает ее «от корней», и с кондачка такие вещи не делаются. Алка терпеливо утешала мать, а то и плакала вместе с ней, соглашалась, что Волхонка ЗИЛ – это, конечно, не благородная Поварская. Выжидала и снова возвращалась к вопросу. Как же они будут растить Гуленьку, если будут жить на разных концах города?