Елена Котова - Период полураспада

Накануне свадьбы Ирка позвонила Алке в некоторой сконфуженности.

– Алочка, мы ждем вас с Виктором на свадьбу. В ЗАГС – так они решили – поедет только Танина подруга-свидетель и Вардуль со Злобиным. Родственники приглашены в ресторан…

– Конечно, Ирочка, мы придем, конечно. А что, Гулю Таня в ЗАГС не приглашает тоже?

– Ну-у… так они решили. Таня сама писала приглашения в ресторан, просила меня, чтобы я передала их тебе и Виктору…

– Ты хочешь сказать, что Гулю она вообще не приглашает?!

– Алочка, я в это не вмешиваюсь. Жених против. Не думай, Тане я все выговорила… Но она не хочет им перечить. Да и Гуле самой, вероятно, будет неуютно в их компании.

– Ты хочешь сказать, что твоя Таня променяла семью на дружков Вардуля?

– Алочка, прошу тебя… Ради семьи. Вы с Виктором должны прийти…

– Хороша сестрица, нечего сказать, – Коля Зимин выслушал возмущенный рассказ жены. – Тебя что, это расстроило?

– Коль, какая-никакая, это моя сестра. Мы вместе росли. Ты помнишь, в какой нищете я жила с ребенком? Ты помнишь, как Вардули меня чуть ли не с милицией выдворяли из квартиры вместе с их собственным внуком? Теперь Таня зовет на свадьбу Вардуля с его рижской девкой, зовет Злобина с Хакамадой, которые на пару довели до самоубийства злобинскую жену. Мне эта шобла не простила и не простит мое отношение к этому кошмарному самоубийству и скандал при разводе. А Таня делает вид, что ничего этого не знает. Она просто демонстративно плюет мне в лицо!

– Что ты себя накручиваешь…

– Таня поставила крест на наших отношениях. Просто дура… Взять и так, походя, развалить всю семью…

– Ален, ты уверена, что было что разваливать?

– Не знаю… Танька просто вымещает на мне свои детские комплексы. Всегда мне завидовала, хотя никогда не понимала, как мне было трудно выживать среди этой гребаной золотой молодежи в университете, как я боролась с нищетой после развода. Она-то всю жизнь купается в лучах отцовской славы, а сама, между прочим, ничего из себя не представляет. Подонок Бутлицкий и не меньшие подонки Вардуль и Злобин с такой легкостью науськали ее против сестры…

– Гуль, хочешь, мы тоже не пойдем на свадьбу? – неуверенно спрашивал отец.

– Нет! – хором настаивали уже и Гуля, и Алочка. – Надо идти! Мы должны быть выше этого. Худой мир лучше доброй ссоры. Если и родители не придут – это будет означать полный разрыв.

– Не хочу никуда идти… – упирался Виктор Степанович и тут же, вздыхая, добавлял: – нет, надо идти… Хочешь не хочешь, надо… Хотя бы чтобы поддержать честь дочери. Вы сейчас в Пярну уедете, там встретитесь, на курорте все, может, и сгладится…

После Николиной Горы Пикайзены уже лет восемь проводили лето в Пярну, снимая полдома в самом шикарном зеленом районе у пляжа, Лена тоже уже не первый год вывозила туда сына. Чунькина наследственная аллергия с осени до весны проявлялась сменяющими друг друга бронхитами, гайморитами, отитами, но едва они выгружались в Пярну из такси, взятого на вокзале в Таллинне, как у него открывался нос, к вечеру исчезали насморк и кашель, к утру он выздоравливал полностью, и целыми днями в течение полутора месяцев плескался в ледяной воде, лепил из песка дворцы и крепости на пронизывающем морском ветру.

Коля Зимин, увидевший море впервые в жизни, больше всего был поражен тем, что в реальности оно оказалось точно таким, каким он тысячи раз видел его в кино и по телевизору, и одновременно совершенно иным. Солоноватая, серо-сизая холодная, совсем не похожая на речную, вода, сливающееся с ней небо, ощущение головокружительной бесконечности. Холодный ветер – если стоять в рост на пляже – и тут же тепло укромных местечек в дюнах, еле слышный шепот мелководного залива… Он не знал, что точно такие же чувства испытывал Виктор Котов тридцать лет назад, когда впервые очутился на море, тоже на Балтийском и тоже благодаря жене. Барышня четвертого поколения семьи Кушенских, как и ее мать, открывала мужу, «человеку совсем не нашего круга», новый мир.

Восьмидесятые, самые глухие и унылые своей бессобытийностью годы текли плавно, уютно. В семье протекали невидимые химические реакции между старым укладом и новыми материями, принесенными мужьями наследных принцесс третьего поколения и, конечно, временем. Принцессы строили свою жизнь сообразно своим новым представлениям, не задумываясь о многом, как и их матери, и их бабушки, но в отличие от них хорошо осмыслив свой путь и свое время. А время позволяло им – в отличие от матерей и бабушек – обустраивать свою жизнь по-своему, и у каждой было понимание, что никто иной за них этого не сделает. Именно это понимание роднило их друг с другом, хотя принцессы и не разговаривали уже который год. Гены любви, взращиваемые тремя поколениями, смешение кровей и характеров, давшее силы искать свой собственный путь, трудолюбие, заложенное бабушками, и ясное целеполагание, культивировавшееся матерями, превратили и Лену, и Танюшку, и Татку в трех разумных эгоисток.