Елена Котова - Кащенко. Записки не сумасшедшего

В ту субботу, когда они с Надюшкой выбрались, наконец, к Лёникиным родителям, отцовской машины у дома не было, он и по субботам часто торчал на работе. Они вошли в дом, где царила странная тишина, почему-то напугавшая Лёника. Не слышно было ни рокота посудомойки, ни шипения маминых вечных сковородок. Они вошли в гостиную, и испуг прошел – мама, как обычно, преспокойно лежала на диване, правда, с лэптопом, а не с книжкой.

– Отец скоро приедет, у нас грибной суп, а на второе я нажарила бифштексов. Надо вставать, салатики резать. Наденька, ты все еще на диете?

– Мы оба на диете, – буркнул Лёник, усаживаясь в кресло. – Надь, включи телевизор.

Мать отправилась на кухню, а он бросил взгляд на открытый лэптоп. «Игорь Церман, концерт в Кеннеди-центре». Пробежался глазами по закладкам – «Церман, вики», «Гендель, соната…», «Моцарт, Третий скрипичный концерт…».

– Мам, кто такой Церман?

– Знаменитый скрипач.

– Ты полюбила скрипичную музыку?

– Лёник, отстань. Я когда-то любила и самого Цермана. Тридцать четыре года назад. И он меня любил, представь себе. Вообще он мог бы быть твоим отцом. Но сейчас это все уже не имеет никакого значения. – Мать произнесла это, тем не менее, с гордостью. – По-моему, отец подъехал. Надюш, помогай на стол накрывать.

Несколько дней Лёник читал в Сети все, что мог найти о Цермане. Самый юный в истории победитель конкурса Паганини, лауреат конкурсов Сибелиуса, еще кого-то, почетный профессор в университете Йель, снова конкурсы, почетный член, председатель попечительского совета…

Лёник слушал на YouTube особенно щемящее в скрипичном исполнении «Summertime, and the livin’is easy» и искал «Игорь Церман» на «Фейсбуке».

После трех месяцев переписки Церман прислал им с Надюшкой приглашение: Церман и его жена будут рады, если Лёник – он так и написал «Лёник» – с подружкой поживут с месяц в их доме под Лос-Анджелесом, ну и, конечно, посмотрят окрестности. Непременно надо будет съездить в Лас-Вегас. Лёник все слушал и слушал Гершвина, думая, что его отец богат, а мама и сейчас вполне good-looking, но его жизнь никогда не была easy, она всегда была второсортной, и это несправедливо.

– Мам, а зачем ты сказала, что Игорь Церман мог бы быть моим отцом? – спросил он мать, когда приехал в очередной раз.

– Просто вспомнила молодость.

– То есть он не мой отец?

– Лёник, какого черта! Не прикидывайся, ты прекрасно знаешь, кто твой отец! И вообще ты взрослый, все понимаешь, все уже вспомнил. А что не вспомнил, тебе уже Церман наверняка рассказал, ты с ним переписываешься уже бог знает сколько времени.

– Мы с ним об этом не говорим.

– Это ваше дело. А я была, как ты знаешь, замужем за Церманом, а потом развелась.

– И когда ты развелась, я уже был?

– Тебе было уже три года, и ты всегда… ну, после того, как я тебе сказала… прекрасно знал, кто твой отец!

– А почему ты развелась с Церманом, только когда мне было уже три? Почему не тогда, когда узнала, что мой отец Олег?

– Что ты ко мне пристал? Тебе этого не понять. И теперь это уже не имеет никакого значения. Особенно для тебя.

– Ты не любила Цермана?

– Да, но очень скоро я полюбила твоего отца, и гораздо больше. И люблю его и сейчас и ни о чем не жалею. Это все или у тебя есть еще вопросы?

– При этом только и делаешь, что читаешь и слушаешь Цермана.

– Говорю же, тебе этого не понять. Даже и не пытайся. Но это замечательно, что вы с Надюшей летите на целый месяц в Штаты, правда? Ты рад?

Игорь не чувствовал боли уже лет тридцать, но в памяти о ней не было привкуса удивления – отчего же тогда, тридцать лет назад, было так больно? Его боль, его тогдашняя любовь к Тане и Лёнику жили в памяти, как живые цветы, только что срезанные. Любви и боли уже не было, а цветы не засохли, в памяти жили все изгибы листочков, капли воды на лепестках, наверное, даже запах тех цветов. Боль была нестерпимой тогда, когда Таня сообщила, что он – не отец Лёника. Нестерпимым было непонимание, зачем она ему это сказала, если при этом разводиться с ним не собиралась. Но он продолжал любить и Таню и сына, а потом, когда Таня заявила, что разводиться она все-таки собралась, а он все продолжал любить их, не представляя, как сможет изжить эту любовь, как сможет жить без Тани и малыша, которого не мог перестать считать своим. Он все еще отказывался понимать, что Таня – это странная разновидность чудовища с беспечно-доброй психикой самки, жестокой в своем женском естестве. А когда понял, любовь к Тане стала умирать, а любовь к Лёнику жила еще очень долго, и мысли о том, каково его славному малышу там, с неизвестным отцом и беспечно-жестокой матерью, преследовали его много лет, уже в Америке. Но потом все растворилось в памяти, и теперь, когда сын, – Игорь все же не мог удержаться, чтобы не называть в мыслях Лёника сыном, хотя тут же и одергивал себя, – написал ему о себе, он не стал писать ему в ответ, как он любил его когда-то. Зачем? Игорь просто радовался, что к ним с женой приедут на лето Лёник со своей подружкой, что он просто предвкушает встречу со славным, хоть и малознакомым молодым парнем, с которым у него наверняка найдется много общего. Он почему-то был в этом уверен, ведь люди не меняются и нынешний Лёник наверняка похож на того малыша, который стоял перед ним, мусоля персик.