Елена Котова - Кащенко. Записки не сумасшедшего

Конечно, только самого себя мог он винить и двумя годами позже, когда понял, что не в силах разлюбить Таню и хочет быть с ней, а та к тому времени уже растила его ребенка, которого скрипач Игорь считал своим. Тане это было неприятно, и вовсе не потому, что это было неправдой – правда ее мало заботила, – а оттого, что после мук родов, кормления, бессонных ночей с младенцем она считала только своим этого ребенка, на которого ни у кого, кроме нее самой, не может быть прав. Игорь считал, что у него тоже есть права на ребенка, а Таню это так раздражало, что она убедила себя, что не может жить во лжи и ей требуется-таки правда. А убедив, рассказала Игорю про Олега, который и есть настоящий отец Лёника. Она знала, что Игорь, конечно, будет мучиться, но простит, и в ее жизни снова наступит гармония. К тому же она – наверное, уже просто из упрямства – отказывалась мириться с тем, что Олегу нужна его жена и уже пятнадцатилетний сын больше, чем Таня и ее ребенок. Поэтому все будет так, как она считает нужным, и пусть все вокруг страдают не меньше, чем она. Игорь действительно все простил, заявив, что Таня – его жена, а Лёник – его сын, и все должно остаться так, как и было, и Лёник ничего не должен никогда узнать, и они всегда будут вместе. Но даже и это у него не вышло, потому что он был, видимо, не просто хлюпик, но еще и неудачник. По сравнению с Олегом, по крайней мере. Олег же, спустя еще год, понял, что готов ради Тани бросить свою жену и сына, так и завертелся тот мучительный морок, и вертелся он еще почти год, пока Игорь, уехав на гастроли, не вернулся в их бывшую общую с Таней пустую двушку, а Таня и Лёник не переехали в огромную квартиру на Полянке, снятую Олегом на то время, пока он будет строить Тане дом. Олег построил дом, и в этом четырехэтажном доме с шестью спальнями прошло Лёникино детство.

В тот день на Полянке, когда Таня вышвыривала на пол вещи в поисках маленькой кастрюльки, а Лёник заболел необъяснимой болезнью, с температурой под сорок, с удушьем, Олег уже все понимал. Он не понимал только, почему он ждал три года, ведь он уже тогда знал, что не сможет жить без Тани. Даже то, что Таня со своим скрипачом вырастили Лёника хлюпиком, его не страшило, малыш был таким славным, и он знал, что уже почти полюбил его, а со старшим сыном они почти год не разговаривали. Олег знал, что он должен быть безупречным отцом, он и сам хотел быть им. Он ставил Лёника на лыжи, возил в бассейн, следил, чтобы он не пропускал теннис, брался сам за его уроки, когда у Тани кончалось терпение, а оно кончалось крайне быстро. Олег отказывался мириться с тем, что сын не хотел учиться, а потом не хотел работать, он считал, что рано или поздно сын перерастет трудный возраст и возьмется за ум, по-другому же не может быть, жизнь все равно заставит. А Таня все лежала с книжками на диване или готовила, считая, что главное для ребенка – это правильно питаться. Еще она часто тайком от Олега убирала Лёникину комнату, хотя тому было уже шестнадцать. Когда Лёник бросил работу в третий раз, Таня придумала себе новую сказку о правде – что Олег требует от сына невозможного, хотя он всего лишь требовал, чтобы тот работал. Хоть как-то, чтобы в состоянии был себя содержать. Но Таню в этом убедить было невозможно, она оберегала Лёника от отца и потакала ему абсолютно во всем, пусть даже от этого сын ее любил ничуть не больше. Конечно, Олег видел, что сын по-своему любит мать, а его самого почти ненавидит. Или просто ненавидит. Ни сына, ни Таню переделать невозможно, и ей совершенно незачем постоянно его пилить и повторять, что сын не вырос сильным, не все сильны, как Олег, а он не хочет с этим считаться, требует от сына невозможного и тем калечит его. Олег заводился лишь тогда, когда Таня переходила на крик и трясла пальцем перед его носом, повторяя, что Олег не в состоянии любить сына таким, каким сам его вырастил, и, в конце концов, сломает психику ребенка или доведет его до самоубийства. Так было в одном фильме, который Таня однажды смотрела по телевизору и требовала, чтобы Олег смотрел вместе с ней, чтобы понял, чем все это кончается, а Олег орал на Таню, что у него нет выхода, она сама, что ли, не понимает? Как сын выживет, когда его, Олега, не станет? Как, если сын не в состоянии работать? Олег действительно стал сдавать и повторял, что сыну останется его фирма и тот должен научиться вести бизнес, – не потому, что верил в это, а просто потому, что надо же во что-то верить, чтобы жить дальше.

Лёник редко навещал родителей – когда съездить уже было легче, чем отвечать на истеричные звонки матери, – она волнуется, как они там с Надей, он не был у отца на работе уже три дня, он должен немедленно приехать, ей надо убедиться, что с ним все в порядке. Лёник не любил эти поездки – не о чем было говорить с родителями, да и лень тащиться на их дачу по пробкам, когда выходные так коротки. С каждым годом родительский дом раздражал его все больше, в детстве дом не казался таким запущенным, а сейчас он испытывал отвращение к хаосу родительской жизни. Его не удивлял вечный беспорядок в доме, хотя прислуга приходила дважды в неделю, не удивлял холодильник, забитый едой, которую постоянно выбрасывали. Он знал, что подоконники всегда были и будут завалены отцовскими бумагами, лекарствами, прибором для измерения давления, сломанными очками, удлинителями и подзарядками, среди которых никогда нельзя найти нужную. Его даже не бесило, что сначала одна, а теперь уже и три спальни из шести превратились в склад барахла, которое никогда никому не понадобится, а рядом с мамой, лежавшей с книжкой в гостиной на диване, теперь поселился обогреватель, потому что в доме плохо работал котел, но чинить его ни у кого не было времени. У Лёника все это вызывало просто отвращение, но пару часов можно и потерпеть.