Янник Гранек - Богиня маленьких побед

Энн, в свою очередь, тоже взяла в руки лепесток. Слишком нежный запах был бессилен перед вкусом корицы, намертво прилипшим к небу. Молодая женщина сунула лепесток в карман. Потом из него можно будет сделать закладку.

– Зима задерживается.

– Погода! Вот она, тема разговора для стариков! Подумать только, в беседах с Куртом я избегала ее, как чумы. Он будто родился в обнимку с барометром. То ему слишком жарко, то недостаточно тепло, то чересчур ветрено. Величайший логик современности? Король нытиков, вот кто он был!

– Как вы можете так отзываться о муже?

– Сегодня утром мне вкололи сыворотку правды. Этот человек испортил мне жизнь!

Адель спрятала веселое лицо в букете цветов. Молодая женщина полагала, что увидит перед собой женщину, которая одной ногой стоит в могиле, и к подобным излияниям чувств оказалась не готова. В какой-то момент Энн охватил соблазн сказать собеседнице, что ей в жизни тоже приходилось встречать редких зануд. В шесть лет Леонард уже мог мысленно осуществлять последовательное деление, в то время как Энн только-только осваивала таблицу умножения. В двенадцать он позволял себе отпускать критические замечания в адрес математических трудов собственного отца, который тогда впервые пожалел, что до такой степени возбуждал его неутолимое любопытство. Будучи холериком по темпераменту и дамским угодником по натуре, Лео на дух не выносил никаких ограничений. Представляя собой образ собственной рекурсивности, он считал, что должен отчитываться перед самим собой. Еще ребенком доставал родителей своей «биективностью» [55], следуя его собственному шуточному выражению. Адамсы делали все возможное, чтобы призвать своего скороспелого недоросля к дисциплине и порядку. Но в подростковом возрасте присущие ему природные противоречия буквально взорвались. Леонард всерьез превратился в инопланетянина. Тогда его отправили в частную школу – очищать от дури кровь и прочие жизненно важные жидкости организма. К величайшему облегчению родителей, тот хаотичный период жизни юноши в конечном счете не разрушил их надежд. Лео поступил в престижный МТИ и теперь если чем и был обязан отцу, то только наследственными математическими способностями.

Желая ободрить пожилую даму, Энн положила руку на ладонь Адель, которая тут же сомкнула на ней свои горячие пальцы.

– Хочу дать вам совет, барышня. Бегите от математиков, как от чумы! Они выжмут вас, как лимон, отнимут все, что вы любите, и не позволят даже в награду родить ребенка!

Из беспокойного сна меня вырвалтоскливый крик чайки: одеяло и подушки валялись на полу. Сквозь задернутые шторы в безмолвную комнату пробивался лучик света. Курт в одной рубашке сидел за небольшим письменным столом. Я подошла к нему, чтобы помассировать плечи.

– Можно я отдерну шторы?

– Не надо, пожалуйста, у меня болит голова.

Я на ощупь навела в комнате относительный порядок. Его плащ, по привычке аккуратно повешенный на спинку стула, еще хранил в себе следы влаги.

– Ты выходил на улицу ночью?

– Да, гулял.

– Но все равно не смог уснуть?

– Мне нужно было подумать.

Я наспех умылась, совершила туалет и молча оделась. Он погрузился в созерцание висевшей над столом гравюры, на которой был изображен изящный балет медуз.

– Пойду вниз. Если ты не против.

– Адель, у меня проблемы.

За четырнадцать лет совместной жизни мне никогда не доводилось слышать от него ничего подобного. Я обняла мужа, чтобы вобрать в себя всю его боль.

– Что я могу для тебя сделать, Куртик?

– Сначала иди позавтракай.

По совету его друга Освальда Веблена мы забронировали комнату в очаровательном пансионате, крытом деревянной, выбеленной временем черепицей, который прятался под густыми кронами сосен. В минувшем году мы уже жили в Мэне у одного из коллег Курта. Муж по достоинству оценил свежий и чистый морской воздух. Цветущие кусты сирени напоминали ему Мариенбад. На этот раз после нашего прибытия в Блю Хилл [56]он не выходил из гостиничного номера. Хотя ночью порой исчезал и в одиночку совершал длительные прогулки по берегу океана.