Наталья Горская - Власть нулей. Том 2

– Надо было тебе от Бубликова родить, коли предлагал. Ведь красивый мужик был! А товедь мужики сейчас так измельчали, что никакого аппетита нет с ними род людской продолжать. До того неаппетитный мужик пошёл, что ничего не стоит на них у меня. Один внешне товарный вид имеет, зато внутри человека нет и в помине. Другой человека внутри имеет, но постоянно глушит его водкой. Третий ни внутри, ни снаружи человека не обнаруживает. Четвёртый… Андрюха, вот на кого ты похож? Тебе всего лишь слегка за тридцать, а ты как мешок с говном. Ну куда ты себе такое пузо нарастил? Зачем оно тебе? Ходите все согбенные, ногами шаркаете, кашляете. Прямо туберкулёз и сколиоз в одном флаконе. А тебе же всего лишь чуть за тридцать. Это нам УЖЕ за тридцать, а тебе – всего лишь за тридцать. У мужчин это самый рассвет, а у вас, как бабий век: жизнь на этом заканчивается, так и не начавшись.

– Молчи, султыга подлая, – беззлобно огрызается Андрюшка и прекращает реветь.

– Тут молчи, не молчи, хоть ори, а мужики совсем в осадок выпали. Эх, хорошо бы влюбиться в кого-нибудь, чтобы стихи начать писать! Чтобы все мыльные оперы и в подмётки таким страстям не годились… Только на ком сейчас так зацикливаться-то? Я согласна, что можно зациклиться на интересном человеке, на мужчине с богатым внутренним миром. Вот, говорят, что жена Достоевского на нём была зациклена, а Фёдор Михайлович в качестве мужа был совсем не подарок. Она переписывала его романы от руки по несколько раз, носила одно платье по десять лет, прощала ему болезненное влечение к падшим женщинам и азартным играм, когда он шутя просаживал в казино последние деньги. Но было на чём зациклиться, раз такой человечище в нём жил, раз такой целый философ рядом! А сейчас что? Только пищеварительно-половые потребности и горы самомнения вкупе с грязной посудой, а больше нет ничего. Скучная однообразная масса, в которой никто друг от друга ничем не отличается. Только и умеют, что вокруг бутылки сидеть да языками чесать о своих талантах и достоинствах, а на деле-то нет ничего. И как бабе жизнь прожить, когда совсем не в кого влюбиться? Что за странный эксперимент опять над нами поставили…

– Серёгу жалко! – снова заплакал Андрюшка. – Мы же с ним в детстве в футбол гоняли, на рыбалку ходили. У меня спиннинг был, а у него крючки такие были, красивые, с перьями… И вот где он теперь? Господи, как умирать страшно…

– Нет, Маринка, определённо надо было от него родить…

– Да иди ты! – окончательно надоедает эта болтовня Марине. – Напилась, как гимназистка.

– Я всего рюмочку, – оправдывается Светлана.

– Ага, у тебя как всегда лишней рюмкой оказалась первая. Ты уже третий день «под мухой» ходишь. Сопьёшься же. Чего так нализалась-то?

– Так я же боюсь, – хихикает она в ответ.

– Чего?

– Не чего, а кого. А если Волков и меня так же устранит, как лишний винтик? Я же на почте делала по его указанию какие-то переводы да пересылки. И он знает, что у меня деньги на книжке лежат за проданную московскую квартиру.

– Это весь город знает.

– Города я не боюсь. Никто не тронет, пока он не разрешит.

Из-за поворота нам навстречу выскакивает жена Ромашкина, видит своего красноглазого мужа и принимается нас ругать:

– Девочки, зачем вы его напоили? Ему же нельзя пить! У него цирроз подозревают. Видите, как у него живот вырос?

– А мы думали, это он за тебя рожать собрался, – совсем уж чёрт-те что несёт Светка и даже бесполезно просить её замолчать.

– Сама и рожай, – обиделась Люба.

– От кого? – смеётся Ерёмина. – Хотела вот от Бубликова, да не успела… Нет, плохим он был мужиком, злым! Жестоким даже.

– Чего ты пристала к покойнику со своими родами? Умер он, успокойся. А про умерших не нужно ничего говорить, если не можешь вспомнить хоть что-то хорошее.

– Почему же не нужно? Очень даже нужно, можно и должно, а то ишь придумали какую удобную философию! Вот за что он жену бил? Она за ним сколько лет по горам и заставам моталась, а он её ногами пинал. А ген насилия передаётся по наследству. Вон у него дочь какая жестокосердная уже сейчас. Зачем такие дети? Да и рожать-то мне когда? Мне рожать-то некогда! Я бы на месте природы назначила на эту роль мужиков – вот уж кому совсем нечем заняться. Ни работы, ни учёбы, ни дел никаких, а самое главное – никакого чувства, что им надо хоть чем-то заняться по жизни. Так бы хоть детей вынашивали, всё ж какой-то прок от них был бы. Тут и работать успевай, и зарабатывать, и подрабатывать, и дом вести, и ещё тысяча дел. Глупо всё как-то устроено в нашем мире… Эх, пропили и Россию, и баб, и детей. Всё пропили. Теперь вот ты, Ромашкин, загнёшься от цирроза, и будем тебе на могилку цветочки носить.