Наталья Горская - Власть нулей. Том 2

– Умер?

– Да. Зачах от страха, из дома перестал выходить, даже заболел чем-то злокачественным. Видимо, боялся, что я на него наеду, хотя мне от таких точно ничего не надо. И мне безразлично, кем они меня считают, потому что их мнение может быть интересно только таким же опущенным. После меня городу хотя бы дорога останется и комбинат, а после них что останется? Только их страх и ужас перед жизнью, которой они так и не занимались. А насчёт Бубликова не беспокойтесь, я с ним поговорю, хотя он уже мало кого слушает. Люцифером себя почувствовал… Нет, пора ему полный расчёт дать.

Бубликов действительно перестал здороваться и знаться со всеми нами, кто знал его с детства. Ушёл с головой в новое для себя измерение, всем видом давая понять, что гусь свинье не товарищ. Он ушёл из семьи и купил квартиру в Райцентре. Авторитет отпустил его с должности водителя и занял какими-то новыми делами. Его жена Саша очень переживала и словно бы немного свихнулась. Иногда подходила на улице и с вялым отчаянием в голосе начинала безостановочно рассказывать:

– Он же совсем не такой был раньше. Я с ним познакомилась на танцах. Мы с девчонками пошли в клуб при военном училище – у нашей знакомой жених там учился, – и к нам пристали какие-то пьяные курсанты. Говорят, вы сюда только для того и ходите, шлюхи, чтобы вас хоть кто-то оприходовал. Я разревелась от такого хамства, и вдруг слышу за спиной: «Разрешите представиться, младший лейтенант Бубликов явился узнать, кто посмел Вас обидеть». Такой красивый, весёлый! Я сразу влюбилась… Он меня первый раз ударил, когда их часть расформировали в целях экономии госбюджета, и мы вдруг без квартиры остались. Я тогда пошутила: «Хорошо, что ты генералом не станешь, а то они такими пузатыми становятся». И чего наши начальники такие пузатые? Давно ещё какого-то французского генерала показывали, он с личным составом совершил марш-бросок по пустыне в двадцать километров и даже не запыхался. Мужику шестьдесят лет, а он такой бравый! Мой Бублик говорит, что у нас даже призывники так не могут. Я его потом спросила, выполняют ли наши генералы такие марш-броски, он чуть супом не подавился. Говорит: не шути так больше… А когда его часть расформировали, я его просто развеселить хотела, подбодрить, что я теперь вроде как несостоявшаяся генеральша, но он так взвился… Он же с детства мечтал Родину защищать. От кого-то. И детей вроде как хотел, но только я того, в положении, у нас сразу проблемы то с жильём, то с деньгами, то со всем вместе. Я на абортаж, а он на мне недовольство за эту проклятую жизнь спускает. Потом сгребёт меня в охапку и шепчет со слезами: «Сашка, прости меня за всё». И я ему всё-всё готова простить, потому что он совсем не такой, каким сейчас стал. Это так страшно, когда мужчина сначала ходит с цветами, говорит комплименты, а начинаешь с ним жить, и он вдруг превращается в зверя, кричит: «Ты во всём виновата», а ты и понять не можешь, что не так… Но я знаю, что он всё равно вернётся ко мне.

Она ждала, что он вернётся и скажет именно эти слова. Но он не вернулся. Вместо этого пришла бумажка из тюремного морга, чтобы родственники забрали тело для похорон. Сашка совсем тронулась умом, всем стала говорить, что очень хочет к нему. Ночью, когда дети спали, тихо ушла из квартиры в сарай и удавилась там. Не оставила ни записки, ни объяснения. Да и что тут объяснять.

Хоронить их было некому: родители Бубликова давно умерли, а мать Саши жила где-то в Подмосковье. У Серёги наверняка остались какие-то сбережения, но никто не знал, где они хранятся. Если в каком-нибудь банке, всё равно никто их не выдаст даже на похороны владельца. Говорили, что он всё спустил на любовницу, которую через пару дней после убийства Кошмарика тоже как-то свирепо зарезали.

Обитатели нашей улицы скинулись, кто сколько мог. Как ни странно, но ни Авторитет, ни кто-то ещё из его команды не пожелали даже копейки дать. Его жена хотела оплатить гробы и работу могильщиков, но он запретил ей. Единственно, что сделал, так хоть сообщил нам адрес Сашиной матери, так как имел полное досье на каждого своего бойца, где были сведения даже про их дальних родственников. Её вызвали на похороны, а после она забрала внуков к себе.

На кладбище сын Бубликова по-детски громко плакал, особенно, когда два гроба с его родителями опускали в могилу, где они уже никогда не расстанутся. Он топал ножками и тряс кулачками, выражая абсолютно безразличному к его горю небу искреннее несогласие с тем, что его молодых, красивых и самых лучших родителей на свете отняли у него, такого маленького, заколотили в ящики и зачем-то закапывают в холодную и сырую землю. А ведь они ему так нужны здесь, живые и счастливые. Ведь были же они когда-то такими… Адочка совсем не плакала, только хмурилась, но в какой-то момент сорвалась с места и убежала на старое кладбище, перепрыгнув через заросший ольхой овраг. И это напомнило тот апрельский день, в который мы были тут перед Пасхой, а Бубликов ходил следом за Авторитетом и много смеялся.