Андрей Рубанов: Патриот

«Нет, – подумал он, – не эта волна. Следующая. Это не предел. Ещё не умру. Ещё раз попробую устоять».

Изогнулся, толкнул ногой холодную воду, разворачиваясь носом к волне. Нога подчинилась, он снова толкнул.

Смерть была прямо перед ним – если не этот гребень, то следующий должен был его прикончить.

Но лучше следующий, лучше потянуть ещё двадцать, тридцать мгновений.

– Господи, – позвал он. – Не оставь меня сейчас. Я не прошу меня спасти. Если мне суждено умереть – я готов. Но пусть это случится в Твоём присутствии, по Твоей воле. Пусть я буду уверен, что Ты рядом. Мне станет легче, если я буду знать, что попал в это место не случайно и не по собственной глупости, а потому что Ты так решил.

Бог не дал никакого знака.

Волны стали выше и сильней. Очередной гребень он едва сумел пройти, и с трудом удержался на доске, а следующая волна была ещё злее и ревела ещё громче: настоящая волна-убийца. Наверное, Бог всё-таки услышал Знаева и решил прекратить его агонию.

Ощущение бессилия было отвратительным, противоестественным. Он напрягал всю волю, какую смог собрать, но руки не повиновались. Последняя мышца, способная хоть на что-то, пряталась пониже живота; сейчас она расслабилась, и Знаев обмочился, на мгновение ощутив тепло в паху.

Он набрал воздуха, сколько смог. Это было трудно, грудь давно болела при каждом вдохе. Мышцы, раздвигающие лёгкие, тоже устали.

Волна была всё ближе.

«Конец, – решил он, – это конец. С Богом или без него, а сейчас всё закончится».

Разве Бог не должен внимательней смотреть как раз за такими, как он? Одинокими, отбившимися от стаи, заблудшими в каменных или водяных пустынях, уносимыми в пустоту? Возможно, гибель в одиночестве страшней, чем в толпе. Говорят же: на миру и смерть красна.

Безразличие овладело одиноким человеком. Волна накатывала и казалась слишком большой. Её склон быстро поднимался, загораживая низкое чёрное небо, и, наконец, грохочущая стена воды поглотила Знаева.

Оказавшись внутри гребня, он разжал онемевшие, скрюченные пальцы, и его немедленно оторвало от доски.

Он пока ещё был жив и даже видел, как над ним пролетает водяной вихрь гребня, – и вдруг собственная доска, которую тоже крутило и вращало рядом, сильно ударила его по голове, испугала и оглушила.

От неожиданности он выдохнул и стал захлёбываться.

Выскочившие изо рта несколько больших пузырей воздуха лопнули перед самым носом, превратились во множество маленьких пузырей и исчезли. Теперь смерть была уже не рядом, а внутри, в горле. Горькая и солёная, она обжигала, как спирт.

Наверху ревело и свистело – под водой же была тишина. Окутанный и убаюканный ею, он пошёл ко дну.

Вот как это бывает, оказывается. Утопленники гибнут в тишине и темноте, в невесомости, подобно космонавтам.

Под поверхностью вода оказалась гораздо холодней.

Глаза ничего не видели, он не понимал, открыты они или закрыты, он словно погружался в чернила, пока привязанный к ноге трос не дёрнулся и не заставил его перевернуться вниз головой.

Он не опустится на дно. Доска осталась на поверхности, она не позволит. Она будет болтаться наверху, а он – на пять метров ниже.

Его найдут, сначала заметив доску. Хорошо бы нашли быстро, до того, как рыбы обглодают лицо.

Оставалось сделать последний вдох, впуская воду в лёгкие, но открыть рот оказалось не так легко.

Миг тянулся, хотелось пожить ещё несколько секунд.

Равнодушное ледяное ничто сжимало его в объятиях.

Ничего из того, что осталось за спиной, не было жаль.

Он стал впускать в себя воду, но когда она хлынула в бронхи, колючая, отвратительная, – Знаев содрогнулся всем телом, и вдруг руки и ноги конвульсивно дёрнулись помимо его воли; он не поплыл, но стал отпихивать от себя смерть, как напавшего зверя, лягать его и пинать, и руки сами нашли трос, и потянули, это была та самая соломинка, которую хватает утопающий, – и он выскочил на поверхность, хрипя, отплёвываясь и молотя руками вокруг себя.

После подводного безмолвия поверхность показалась движущимся адом, оглушила, швырнула в глаза тяжёлые брызги.

Но человек был жив. Мускулы горели, но действовали. Одним прыжком, с яростным стоном выскочив из воды по пояс, он добрался до доски и оказался на ней.

Силы ещё остались. Никто не знает, сколько у него сил в запасе. Это не предел. Никто не может знать своего предела. Известно только, что он есть.

«И даже холод не страшен мне, – понял он в следующую секунду. – Я ведь нахожусь не в воде, большая часть моего тела соприкасается с воздухом, а воздух сегодня вечером – сильно выше 20°С. В Подмосковье ночью так тепло не бывает даже в середине лета. Да, меня всё время окатывает холодная вода, и ею пропитан костюм, но всё равно большую часть времени вокруг – тёплый воздух, и от переохлаждения я никак не умру.