Ольга Боочи: Птенец

Удивительно, как вообще она заметила это гнездо. Что-то слабо хрустнуло у нее под ногами, и она заставила себя открыть глаза и вытереть рукавом слезы. С трудом опустившись на колени, она раздвинула сухую траву. Два из пяти пестреньких, куда меньше куриных, яиц были раздавлены. Из их скорлупы стекала полупрозрачная вязковатая жидкость.

Из одного вывалился почти полностью сформировавшийся птенец. Как пленкой, тонкой розоватой кожицей затянутые темные и выпуклые глаза, ни разу еще не раскрывавшиеся. Птенец судорожно подергивался, пытаясь перевернуться.

В кустах раздавалось возбужденное отчаянное щебетание и потрескивание птицы. Нина опустила зародыш на землю и двумя пальцами взяла одно из уцелевших яиц.

Она сомневалась, что сможет проглотить такое. Дома мать иногда взбивала ей сырые яйца с сахаром, и это было вкусно. Быть может, и без сахара их можно есть, - подумала она и зажмурилась.

Скорлупа хрустнула, и что-то хрупкое и одновременно упругое оказалось у нее во рту, по подбородку потекла клейковатая жидкость. Нина изо всех сил постаралась побороть тошноту и не выплюнуть тепловатое, и, кажется, шевелящееся содержимое яйца.

Скорлупа и кости захрустели на ее зубах, перетирались и рвались тонкие тугие связки и зачаточные мышцы. Скользкое склизкое мясо под тонкой жалкой складчатой кожей, скользило по зубам. Нина жевала со звериным урчанием, заставляя себя не думая о птенце, и не думать о вкусе, пока что-то слизистое и горькое не наполнило ее рот.

Она прислонилась к стволу березы и тяжело дышала, отгоняя тошноту. Вокруг не было ничего, чем бы можно было заесть эту горечь. Ни листочка, ни травинки в поле. Она наклонилась и, царапая пальцы, загребла целую пригоршню сероватого льдистого снега и с жадностью втянула его с ладони губами.

С трудом она заставила себя проглотить месиво заполнившее ее рот, но пустой желудок тут же скрутило. Нина согнулась пополам, и ее тут же вывернуло наизнанку. Она вспомнила черные, как горошины перца в супе, затянутые пленкой глаза птенца и его уродливый костяной клювик, и ее вырвало еще раз – пустотой, желчью и желудочным соком.

Наконец рвотные спазмы отступили, но в голове все еще шумело.

Она подняла голову, напоминая себе, что нужно встать и идти дальше, но что-то в ней будто сломалось, и силы оставили ее. Никогда еще она не чувствовала себя такой брошенной и одинокой. Подложив локоть под щеку, она закрыла глаза. От нее пахло рвотой, но ей было все равно. Ей хотелось спать.

В поле все так же с посвистами гулял ветер, и эти звуки усыпляли. Потом ей вдруг стало казаться, что за его шумом она слышит и еще какой-то звук. Очень слабый. Как монотонное жужжание насекомого. Открывать глаза не хотелось. Она обратилась в слух и замерла, но слышала снова только порывы ветра.

Нина неуклюже села, и звук, похожий уже точно на тарахтение машины, стал слышнее. Нина вертелась по сторонам и до боли вглядывалась вдаль. И вскоре и впрямь увидела трактор, ползущий по дальнему краю поля, там, где игрушечной плоской чернела вспаханная земля.

Чуть в стороне росли из земли крыши домов.

Словно смеясь над ней, порыв ветра донес слабый гудок поезда, и она узнала, кажется, и дорогу, по которой они вчера шли с классом от станции. Она сидела и смотрела на трактор и на крыши в оцепенении.

Все это могло случиться только с такой идиоткой, как я, - вдруг подумала Нина как-то устало, и в первый раз не удивилась тому, что все вечно смеялись над ней. Взгляд ее упал на разоренное ею гнездо, и она содрогнулась от отвращения к себе.

В поисках Солоухиной, кажется, участвовали даже ее одноклассники. Еще по телефону ей успели сообщить, что Демина не спала два дня, и вся извелась от беспокойства. И весь этот поисковый отряд, видимо, толпился там, на залитой вечерним светом платформе, встречая ее.

Наверняка, чтобы вдоволь позабавиться. Нина представила, какой она, должно быть, выглядит сейчас в их глазах. Дебелый рыхлый слон, нечистоплотная свинья, с нечищеными зубами и редкими сальными волосами. Еще более гадкая и неприятная, чем всегда. Жирная идиотка, потерявшаяся в трех соснах.

Желудок отчаянно болел от голода, но мысль о еде вызывала тошноту. К пышному батону белого хлеба, купленному на станции, она едва притронулась.

На секунду розоватый голый птенец мелькнул перед ее взором, но она тут же запретила себе о нем вспоминать.

Электричка дернулась и остановилась. Нина поднялась и, оставив батон на лавке, двинулась к выходу.