Ольга Боочи - Птенец

Порывы ветра в открытом поле заставляли дрожать от холода. Нина не видела уже теперь, куда ставила ноги, проваливаясь на каждом шагу в какие-то ямы и спотыкаясь о кочки. Поясница болела и, казалось, готова была переломиться. Последняя надежда на то, что она еще сегодня выйдет к людям, таяла с каждой минутой.

Наконец она выбилась из сил и села на краю перелеска, у корней старой березы, где деревья хоть немного защищали ее от ветра. В животе урчало. Объятый непроглядной тьмой лес страшно дышал за ее спиной. Сначала от испуганного биения собственного сердца Нина не слышала ничего. Но постепенно, к своему ужасу, она стала различать множество звуков. Стонали и скрипели деревья, в кустах и сухой траве раздавались шорохи. Далеко в поле, повторяя один и тот же резкий заунывный мотив, кричала ночная птица.

Пустой живот болел и ныл. Скорчившись на холодной земле, Нина вспоминала родителей, и маленькую кухню, пропахшую супами, и ей хотелось плакать.

Слезы покатились по ее щекам, тихие и испуганные, как и она сама. Нина подтянула колени к груди и постаралась плотнее закутаться в куртку, но очень скоро ее начало колотить от холода.

Где-то в середине ночи ветер утих, и звуки, обступившие ее со всех сторон, приблизились и стали отчетливее. Несколько раз Нина забывалась тяжелым беспокойным сном, и просыпалась в ужасе, подскакивала на месте и озиралась, услышав где-то совсем рядом с собой треск сучьев и чье-то тяжелое мокрое дыхание.

Когда она проснулась в очередной раз, солнце было уже высоко.

За ночь куртка отсырела и стала тяжелой, как мертвое животное. Все тело затекло. Нина ползком перебралась на солнце, и какое-то время бессильно лежала, ни о чем не думая, и просто наслаждаясь теплом.

Не чищенные со вчерашнего утра зубы были шершавые на ощупь, когда она трогала их языком. В горле першило, и, не смотря на солнце, она вздрагивала от каждого порыва ветра.

С трудом поднявшись, Нина огляделась и не смогла вспомнить, откуда пришла вечером.

Тогда она побрела наугад полем, чтобы только не уходить с солнца, не заходить в холодную зябкую тень. Мелькая черно-белыми крыльями, далеко впереди взмывала вверх и вновь ныряла вниз, будто танцевала, птица. Быть может, это была даже та птица, что пугала ее ночью своими криками.

Идти было тяжелее, чем накануне.

Этот день вообще давался ей труднее, чем первый. Было, наверное, обеденное время, и солнце нещадно палило с верхушки неба. Растворившись в его слепящем свете, где-то над головой заливались жаворонки. Поля и перелески сменяли друг друга, но ничто не напоминало о том, что где-то здесь, неподалеку живут люди.

Земля пылила, и высохшие метелки многолетников были все в этой солоноватой пыли. Нина пробовала жевать сухие стебли растений, но в них не было жизненных соков.

Талая вода нестерпимо блестела в низинах и выбоинах, но Нина пока не решалась пить ее.

Снег, белевший еще кое-где в ложбинках, казался ей надежней. Может быть потому, что в детстве зимой она все время ела его тайком, наедалась им, а потом лежала с больным горлом и температурой, и неделями не ходила в детский садик. Это было самое уютное, самое спокойное время ее детства. Мама всегда так вкусно кормила ее, когда она начинала идти на поправку.

Белевший кое-где в ложбинках, снег казался сахарным, полным воды и вкусным, и вскоре Нина стала жадно загребать его горстями и отправлять в рот.

Она вспоминала, как накануне вытряхнула картофелины в придорожную канаву, и сейчас ей уже казалось, что она съела бы ту картошку сырой, жадно бы вгрызлась в каждый клубень, не очищая его от земли.

Смутно Нина припоминала, что леса здесь тянутся до самого Мурома. Это физручка, кажется, вчера говорила им на станции. Или Мурманска. Хотя нет, Мурманск, вроде бы, далеко на севере… Но может быть и до Мурманска они…

Нина шла и вспоминала теперь без разбора, и мамины супы с солнечными капельками жира на поверхности, и даже утренние каши и какао, которые давали на завтрак когда-то в детском саду.

От снега першило воспаленное горло, и больно было глотать даже собственную вязкую слюну. Перед глазами плыли красные круги, и она временами забывала, кто она, и где находится, растворяясь в солнечном мареве. Каждый шаг отдавался болью в спине. Несколько раз она садилась на землю и с каждым разом, ей все труднее было подниматься. Она боялась теперь, что скоро ляжет, и больше не поднимется. Она всегда была толстой, рыхлой и слабой, - со слезами подумала она.