Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Я связался с ними в то же положенное время, что и с другими.

— Чем объясните разнобой записей?

— Возможно, дежурный в роте не записал сразу, или же часы у него шли неверно.

— Придется мне проверить, — сказал Коксидж угрожающе, как бы ожидая от меня еще объяснений. Я вспомнил, что действительно на несколько минут замешкался со звонком в инженерную роту по какой-то малозначительной причине. Но я не стал упоминать об этом. Дело не имеет никакой практической важности. Если Коксидж хочет насолить мне по мелочи, то ему придется потрудиться, докапываясь. Вряд ли он станет возиться. Коксидж вышел, хлопнув дверью. Зазвонил телефон.

— Внизу у нас майор Фэрбразер из округа, сэр. Хочет видеть помнача.

— Проводите его.

Впервые это Фэрбразер навещает штаб дивизии. В последнее время они с Уидмерпулом меньше конфликтуют — вообще реже бывают в контакте. Либо старая вражда пригасла, либо же оба заняты другими, более важными вещами. Уидмерпул-то занят, чему свидетельством весть о его новом назначении. Не отстает от него, вероятно, и Санни Фэрбразер, насколько я помню Фэрбразера. В это время он вошел, приостановясь в дверях и с парадной четкостью откозыряв. То, как офицер, входя, приветствует, в определенной мере отражает его психологию как воина. Старшие офицеры иногда не козыряют, видя, что в комнате всего лишь лейтенант. Я заметил, такие офицеры часто не справляются с делом посложней и посерьезней. Но и те, кто не пренебрегает отдачей чести, редко отдают ее так четко и щеголевато, как Фэрбразер. Когда он опустил руку, я объяснил, что Уидмерпул вызван к полковнику Педлару и, возможно, небольшое время придется подождать.

— Я не спешу, — сказал Фэрбразер. — Я в ваших краях по делу — и решил кстати заглянуть к Кеннету. С вашего позволения, я подожду.

Он сел на предложенный стул. Вид у него холодно-благодушный. Меня не узнает. Это и понятно — почти двадцать лет прошло с того дня, когда мы возвращались с ним после гощенья у Темплеров. Помню, как на вокзале в Лондоне загружено было его такси вещами и спортивным снаряжением: охотничьим ружьем в чехле, битой для крикета, удилищем; была, кажется, еще пара теннисных ракеток.

— Приходите, пообедаем как-нибудь с вами, — сказал он тогда на прощанье, даря мне одну из своих радушных, открытых улыбок.

Поразительно, как мало изменился он с той поры. Серебринки кое-где мелькают в его тщательно причесанных светлых волосах. Легкая проседь лишь усугубляет аристократически-высоконравственный вид, всегда ему свойственный. Эта личина самоотверженно-праведной жизни припахивает даже ханжеством, но только чуточку; воинская бравая подтянутость не дает испортить впечатление. Ему, надо думать, пятьдесят с небольшим. Вот так, должно быть, выглядел старый полковник Ньюком из теккереевского романа — только Фэрбразер житейски искушенней, предприимчивей. В Санни Фэрбразере всегда сквозит трезвая расчетливость, как он ее ни прячь. Это полковник Ньюком, но не финансовым банкротством кончивший, а по выходе в отставку сделавшийся энергичным дельцом — заседающий в правлении Ост-Индской компании, а не коротающий праздные дни в Чартерхаусе [20] Чартерхаус — дом для престарелых в Лондоне. . Но, конечно, Фэрбразер при случае сумеет в должных выражениях оценить и Чартерхаус или иную историческую достопримечательность, сентиментально памятную для него самого. В этом можно не сомневаться. Он не преминет козырнуть полезной картой. Главное же, Фэрбразер источает что-то ощутимо масляное — словно тихо плывет из строго регулируемого крана неописуемо скользкое смазочное масло и понемногу, но неудержимо растекается вокруг, захватывая неожиданно большую, даже огромную площадь.

— Можно узнать вашу фамилию?

— Дженкинс, сэр.

— Да, да, нам случалось говорить по телефону.

На нем форма Лондонского конного полка территориальных войск, и она, почти не меняя Фэрбразера, особенно к нему идет. Фуражка, брюки, френч — все такое же потертое, поношенное, как его штатские костюмы: должно быть, еще в ту войну походил он в этой форме. Сукно старо, местами вытерто до блеска, но отнюдь не выглядит недопустимо нищенски, а лишь придает Фэрбразеру некий оттенок доблестного равнодушия к вещам материальным — покрывает его благородной патиной оскудения, приобщает к аристократии духа. Его офицерский ремень утратил жесткость от бесчисленных чисток-лощений. Взглянув на его ленточки наград, я вспомнил слова Питера Темплера о том, что орден «За боевые заслуги» Фэрбразер «получил не зря»; а об Ордене Британской империи сам Фэрбразер выразился так: «Я им сказал, что должен бы носить его на заднице, поскольку он у меня единственный заработанный сидя». Действительно ли Санни сказал так при своем награждении или позднее придумал, но он и на сидячей, невоинственной, работе не ударит лицом в грязь, как не осрамился в бою. Что ж удивляться, если Уидмерпул его терпеть не может. Фэрбразер сидит, слегка подавшись корпусом вперед и морщась, точно и сейчас ему неприятно сидячее положение; неожиданно взглянул на меня с крайне удрученным выражением.