Вячеслав Килеса - Истории, рассказанные вчера

Володенька, я помню, что ты когда-то рассказывал. Смерть — санитар земли, периодически очищающий поле жизни от дряхлеющих, больных или заблудившихся поколений. Она не от Света и не от Тьмы, она сама по себе: проводник душ в астральный мир, выбираемый человеческими делами. И план спасения дочки был рассчитан мной на краткий миг, когда Смерть общается с Хранителем судьбы, поскольку без его согласия она не заберет душу из тела.

К Пелагее сходила, ее книгу заклинаний прочитала. Знание — как гардероб с одеждой: никогда не знаешь, по какой погоде что пригодится, — чем больше его накапливаешь, тем удобнее жить получается.

Суечусь возле Лиды, а той хуже становится. Врач ходить перестал, да я и не зову: понимаю, что бессилья стесняется. Хозяйство забросила, Гриша и Даша словно бездомные, бог знает чем занимаются. Даша кота с помойки притащила: рыжий, худющий, орет по ночам, — хотела выбросить, но посмотрела, какой несчастный и перепуганный, и жалко стало. Теплой водой вымыла, покормила, — и не возразила, когда возле Лиды пристроился. Домашние животные не только для радости, но и для пользы даны: собаки энергией хозяев подпитывают, а кошки болезненные токи забирают. И Лиде легче стало: обняла Рыжика и уснула под его мурлыканье. Бедная моя девочка, кровиночка ненаглядная: свою бы жизнь вынула, только бы тебе остаться!

Женщина без лица недоступной слыла, ничьей воле не подчинялась. О ней говорили много, а знали мало, и страх перед ней был такой, что словами не передать. Находились смельчаки, на рандеву напрашивавшиеся, но их за своеволие не любили и даже церковь вне кладбища хоронила. Слышала я, кое-кто в прятки с ней играть пытался, но в основном, кто к Женщине без лица обращался, на колени падали и пощады просили. Но в эту очередь я не торопилась: понимала, что собеседника уважать должны, иначе разговор не получится..

В то утро я до рассвета встала. Помолилась святым и заступникам, живность накормила, в доме убралась, Гришу и Дашу к друзьям вытолкала, велела до вечера не появляться. Посидела, отдохнула и снадобье, вечером приготовленное, приняла: оно астральный мир позволяло видеть и с его обитателями общаться. Я этот рецепт в рукописи графа Мудрака обнаружила, но не слышала, чтобы им пользовались, — и поняла, почему, увидев преображение знакомого мира. Краски исчезли и в прозрачной пустоте замерцали сущности предметов — они, оказывается, даже у камней были. Растерялась вначале, не могу понять, что есть что; но приноровилась, даже ходить, не натыкаясь коленками, смогла. Вышла во двор, села на лавочку, жду. За Лиду не беспокоилась: возле ее кровати еду и прочее еще раньше поставила. Час пролетел, два — калитка в воротах распахивается и Женщина без лица входит. В отличии от астральных сущностей, одежда ее всеми красками играет: сапожки красные, сафьяновые, юбка с блузкой узорами расшиты, венок из живых цветов черноту волос оттеняет. Вот только лица не видно, какое-то меняющееся, с непонятным возрастом: то древней старухи, то девочки, то зрелой женщины. Идет к двери, на меня внимания не обращая, и тут я восклицаю:

— Постойте: разговор есть!

Остановилась, смотрит:

— Ты меня видишь? Ах да, конечно.

Подошла и сердито так:

— Чего хочешь? Учти: я тороплюсь.

— Разговор для троих предназначен: Хранителя судьбы подождать надо.

— Войдем в дом: он там.

Зашла в комнату, я за ней. Сидит на кровати возле Лиды молодой парень в белом костюме и меня разглядывает.

— Мы слушаем, — Женщина без лица поторапливает.

Собралась заговорить — и чувствую, как астральный мир исчезать начал: действие снадобья заканчивается.

— Умоляю, — прошу испуганно, — давайте в обычный мир перейдем.

Женщина без лица отрицательно головой покачала, отвернулась и к Лиде направилась: я прыгнуть на нее собралась, чтобы от Лидиной кровати оттащить, но тут парень поднял руку:

— Выполним ее просьбу!

И тот час все вокруг привычными красками заиграло. Парень как сидел на кровати, так остался сидеть, а Женщина без лица в старуху превратилась: злую, страшную, глаза словно омут — так и тянут окунуться и в нем остаться. Совсем загипнотизировала, но тут Рыжик о мои ноги тереться начал, я и отвлеклась. Лида спит, в комнате тихо: я для старухи стул поставила и сама на табурет уселась.

Ты помнишь, Володенька, в Смольном у меня всегда «отлично» по логике выводилось. Преподавателем у нас Яков Брунс был, из остейзских немцев: он многому меня научил.

— Я сейчас не как мать, а как старшая в роду говорю. — начинаю спокойно