Герберт Айзенрайх - Голубой чертополох романтизма

Как-то раз он разговорился с ребятами из театра, которые подрабатывали халтурой, и однажды пошел с ними в кафе и смотрел, как они играли, и ленивыми кивками отвечали на аплодисменты, и пили кока-колу с ромом и лимоном, и многие из публики тоже пили кока-колу с ромом и лимоном. Ударник то и дело махал кому-то палочками и щеткой, какая-то девушка в пляшущей толпе посылала ему воздушные поцелуи из-за спины своего партнера. Вечерами они часто сидели в «Хавелке», иногда за одним столиком с людьми из музыкальной школы «Варга»; эти отпускали шуточки о болванах, что пили кока-колу с ромом и лимоном. В «Хавелке» он подружился с некоей Биргит, она как раз записывала на «Варге» третью пластинку, правда на свои деньги. Однажды вечером он решил попытать счастья в кафе «Бана», но там уже работал дуэт, к тому же с твердым контрактом. Он играл на пианино и скрипке; на скрипку спроса не было, а пианистов и без него было навалом; в «Бане» он поставил Гезе вина, и перед самым закрытием Геза пустил его на минутку к роялю («жить невозможно, не любя — тра-ля-ля, тра-ля-ля!»), но Геза сказал: «Хочешь пробиться — возьми псевдоним. Алоис Хубер — это не имя». И первую же свою пластинку на студии «Варга» он записал под именем Ромео («Пожалуйста, дело ваше», — сказал режиссер). Выпуск пластинки стоил ему очень дорого, гораздо больше, чем у него было денег, и все же на конверте красовалась его физиономия: пусть он теперь не Алоис Хубер, а Ромео — она все равно узнает его.

Он играл на электрооргане в одном ансамбле; солистку звали Кристина, она била в бубен, и у нее были богатые родители, но она хотела на учение зарабатывать сама. Они выступали в Подерсдорфе в концертном зале, в Вельсе на народном празднике — в пивной палатке, а однажды даже в «Тенне». В переулок Аннагассе, случалось, забредали агенты концертных фирм, однажды его ансамблю достался ангажемент на выступления в Пассау, они наняли микроавтобус, но хозяин «Фонаря» первым делом пожелал выяснить, кто с кем будет спать. Они ответили: «У Кристины больные глаза, освещение у вас для нее слишком яркое», и той же ночью отбыли обратно. Он выпустил с Биргит еще одну пластинку, но ее слабенький голосок был едва слышен в грохоте оркестра. А потом, легко обойдя конкурентов, он занял первое место на фестивале «Таланты-70», устроенном объединением молочников; на фотографиях он видел себя со стаканом молока, на заднем плане — участники проводившегося тогда же мотокросса, и гордился своей принадлежностью к поколению счастливчиков.

Успех сопутствовал ему всюду: на вечере в клубе объединения профсоюзов, в списке лучших шлягеров, где он стоял между Эстер Офарим и «Уаррид Мен», в мюзикле «Голод» после усердных занятий мимикой и хореографией; сама Грета Келлер хлопала его по плечу. Одна газета написала: «Конкурент непревзойденного Удо Юргенса», и он верил, что она это прочтет. И в то же время признавался себе, насколько это ему безразлично. Теперь он мог уложить в постель любую девочку, на его языке это называлось «поставить автограф». В тот вечер он был приглашен петь в кабаре к Броннеру, выступал, как всегда, с успехом, но на сей раз чувствовал какую-то скованность. После выступления он выпил в баре против обыкновения не шампанского с апельсиновым соком, а двойную порцию яблочной водки. Ради нее он делал себе ультрамодные, но ужасно неудобные прически, носил тесные брюки и ботинки, фотографировался в нелепых позах, как того требовал импресарио. Она его больше не интересовала. Ему просто хотелось утереть ей нос, показав, кого она бросила в тот день под мостом. Две недели спустя он взял призовое место на фестивале в Сан-Ремо.

Он вкалывал до седьмого пота, выучил французский и дал концерт в Париже, подписал контракт с западногерманским телевидением, а отдыхать полетел в Бангкок с Мишей Пфлегаром [11] Известный постановщик телевизионных эстрадных шоу. . [1]] Он всерьез подумывал выступить в Эннсе: тамошние газеты наверняка будут писать про него как про «великого сына нашего маленького города», и она прочтет эти слова; он уже видел эти строчки и читал их, читал ее глазами. Но импресарио, полистав календарик с расписанием его выступлений, лишь посмеялся над этой затеей. Он был знаменит на весь мир, наконец-то пришел долгожданный час его триумфа, но вот насладиться сполна этим триумфом ему не было дано. Выжимая педали велоэргометра, он кричал: «Она должна это видеть!» И говорил себе тихо и громко: «Она увидит!» В Копенгагене он был вторым.