Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Нам надо уехать из города, – сравнительно спокойно, если не считать одышки, сказал он. – Причем немедленно. Мы по уши в дерьме!

Карстен объяснил своему чуть успокоившемуся пассажиру, что произошло, только когда они выехали на скоростную магистраль Е-4 и взяли курс на юг.

– Дела обстоят так. Сижу я себе в полдень в «Оазисе» и играю с приятелем в шахматы… Звонок. Эмир словно взбесился: орет на меня то по-сербски, то по-шведски. Дескать, он меня найдет и отрежет яйца, задушит в собственных кишках и вообще сделает из меня свиное филе. Спокуха, Эмир, говорю. Я сижу в «Оазисе», ты знаешь, где меня найти – за крайним столиком, около караоке. Давай сюда, я не двинусь с места, пока не доиграю партию. Не знаю, какая муха тебя укусила. Садись в машину – и ты тут. Я даже мат не успею поставить. Разрулим все проблемы… я приглашаю на стаканчик. Не выйдет, орет… я прямо слышу, как он зубами скрипит от злости, не выйдет… я еду из Копенгагена, сейчас на Эресундском мосту, если быть точным, а дальше Сконе… пойду сто девяносто. Ну вот и хорошо, говорю, при такой скорости часа четыре – и ты тут, только поострожней на поворотах. И расскажи, говорю, с чего ты взвился… И он рассказывает… типа, успокоился малость. Они с Марио были в Дании и пытались продать папашиных Кройеров. Они этим с осени занимаются, и вроде все шло нормально… несколько югов из Дании, ну, скупщики краденого, ты знаешь, уже и деньги приготовили, а потом один из них говорит – давайте покажем оценщику. Наверное, кто-то у них там есть… В общем, я половину не понял из того, что Эмир нес, но какой-то там эксперт заявил, что гарантировать подлинность на сто процентов он не может. На сто процентов! А не на сто процентов для такого отморозка, как Эмир, означает на сто процентов не. Он же родной матери не верит. Он почему у нас купил картины? Вообразил, идиот, что я почему-то должен быть порядочней, чем он сам. А теперь их напугали в Копенгагене. Теперь братаны начинают складывать два и два.

– А что ты ответил?

– Притворился удивленным. Если картины и в самом деле подделаны, дорогой Эмир – мы это пока утверждать не можем, – но если картины подделаны, то нас надули точно так же, как и тебя. Вся история – комар носа не подточит, все лейблы на месте, все бумаги, даже справка, что картины украдены. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сдал нашего друга Йонни в полицию? Ничего не делай, ревет Эмир. Сиди и жди в «Оазисе», пока я не приеду и не суну твой кривой хер в мясорубку. Да успокойся ты, мать твою, ору я. Клянусь, мы найдем людей, хотя бы ребят из «Буковскис», я там кое-кого знаю, я совершенно уверен – картины такие же подлинные, как твоя домашняя сливовица… Можем связаться с галереей в Гётеборге и спросить, правда ли, что их обчистили… но он, падла, не клюнул! Оказывается, он уже звонил твоему свояку. Сразу позвонил, как только у них очко заиграло, и начал того шантажировать. А может, просто так, решил проверить, так ли оно и есть на самом деле. Но свояк твой, похоже, не из того теста. Чуть не обосрался по телефону, а для такого, как Эмир, этого хватает. Охотничий, знаешь ли, инстинкт…

– Я знаю, – сказал Иоаким. – У Эрланда чуть не нервный срыв. Слава богу, сестра еще ничего не знает.

– Короче, он ничего толком не мог сказать и только подлил масла в огонь. И тут-то Эмир начал подозревать нас – дескать, мы сознательно его надули. Что, в общем, соответствует истине…

– И что теперь делать?

– Держаться подальше от Стокгольма, пока не решим вопрос.

– И как мы его решим?

– Придумаем. В худшем случае купим картины назад, и еще заплатим проценты, чтобы их успокоить.

– О боже…

– Такова жизнь, Йонни, you win some, you lose some [146]. Меня не удивит, если мы наткнемся на Эмира в районе Нючёпинга. Эти ребята на амфетамине с самого утра, и Эмир поклялся отрезать мне яйца до восхода солнца… или что-то другое – на сербско-хорватском, я толком не понял, но наверняка не менее поэтичное…

– Чем закончился разговор?

– Я сказал, что все обсудим при встрече. Приезжай, говорю, в «Оазис», я тебя жду. Тут у меня мат в три хода, но мы играем матч из десяти партий, без часов, так что дождусь. Крути прямо в Рогсвед-центр, и все выясним. Пока суд да дело, говорю, попробую найти моего дружбана Йонни, тебе, наверное, с ним надо поговорить, это же его наколка. Это же его приятели вскрыли галерею. Я всего-навсего посредник, ты это запомни, Эмир, и не делай ничего сгоряча.

– То есть ты свалил все на меня?

– А что мне было делать? Надо было любой ценой выиграть время, они же все равно мне не поверили. И теперь гонят в своем вонючем «ламборгини» в Стокгольм, чтобы получить от нас объяснение. Уверен – они настолько глупы, что и в самом деле поедут в «Оазис»… только я их там и дожидался! И поверь, когда они меня там не найдут, настроения это им не прибавит.