Хелен Макдональд: «Я» значит «Ястреб»

Чтобы написать эту книгу, мне следовало больше узнать об Уайте. Поэтому я провела неделю в Центре Гарри Рэнсома, техасском архиве, где хранятся его записи и дневники. В библиотеке с работающим кондиционером было странно читать о грязных английских зимах; за окном в тридцатиградусной жаре парили стервятники, наклоняясь в полете то на одну, то на другую сторону, а по раскаленному тротуару прыгали скворцы. Я перелистывала страницы, пробегала глазами рукописи, читала когда-то принадлежавшие Уайту книги и вернулась домой с ворохом заметок и мыслей. Но этого мне показалось недостаточно: предстояло сделать кое-что еще. В один жаркий июльский день я поехала через всю Англию в Стоу. Школа до сих пор действует, но теперь ее территория открыта для посещения. Я оставила машину на парковке Национального треста [33], заплатила за вход и, взяв карту, пошла по длинной аллее к воротам. «Сверните налево – оттуда вид лучше», – посоветовал мне охранник. Из чувства противоречия я повернула направо и начала свой путь – на горизонте огромный палладианский дворец был освещен ярким солнцем, бросавшим металлический отблеск на все вокруг, отчего листья липы казались почти черными, а вода в пруду пронзительно-синей. На ее поверхности горели яркие созвездия водяных лилий. Чернильные тени подпирали парковые деревья. Стрижи едва пробивались сквозь плотный от жары воздух, еле-еле хлопая крыльями навстречу легкому ветерку. Это была территория школы, в которой преподавал Уайт, – пейзажи, сотни лет привлекавшие туристов.

Через час прогулки среди храмов, украшенных колоннами с каннелюрами и расписанными дверями, среди куполов, обелисков, портиков и прочих сооружений, построенных исключительно «для красоты», я начала выходить из себя. Все было какой-то бессмыслицей. Греческие и римские храмы, саксонские боги на покрытых рыжим лишайником постаментах с руническими надписями, огромный готический храм из бурого железняка, Палладиев мост, туфовые гроты, дорические арки. Только деревья казались настоящими и понятными. Постройки же так бездумно заполняли пространство, словно были заброшены сюда какой-то неисправной машиной времени, и все они, как я поняла, должны были внушить мне следующее: это пейзаж аристократической нравственности, убежденной в своей правоте. Он призван обличить пороки современности и воспеть античные добродетели. Может, дело было в солнце, а может – в моем предынфарктном состоянии, но я начинала ненавидеть это место. Вот памятник доблестным британцам. Только поглядите на них! Бр-р-р! Я развернулась и пошла к машине. Мне стало ужасно жаль Уайта. Да, красивое место, оно преподавало прекрасный урок о том, что такое власть, но здесь я бы чувствовала себя ненастоящей и тоже сбежала бы отсюда. Я и сбежала – ушла с территории школы, села в машину, отъехала, снова припарковалась и наконец направилась туда, куда собиралась изначально.

Вот он, дом Уайта, дом Мерлина, построенный в тихом месте на «райдингах» над холмом. Он казался таким обычным – совсем не сказочным. Темные тени листьев скользили по высоким конькам крыши. Неподалеку паслась серая лошадь. Вниз по травянистым склонам, оплетая столбы ограды, тянулись провода. За домом по-прежнему рос лес, но сохранился он не полностью: исчезла темная чаща, где водились чеглоки; теперь там Сильверстоунский ипподром. Часовня, у которой Уайт прогуливался с Тетом, давно снесена: о ней напоминает только изгиб дороги вокруг погоста. Но, стоя в жарких лучах солнца, я слышала какой-то гул. Очень странный звук – словно в безветренный день из крон дубов до меня доносился рев морского ветра. Это была зимняя история. Возвращение в прошлое. Или, может быть, сердечный приступ. Я пожалела, что не взяла воды.

Я долго стояла и смотрела на дом – чью-то частную собственность. Мне не хотелось приближаться и отвлекать жильцов. Но я заметила, что деревья выросли и что сарай перестроили в гараж. Колодец, похоже, остался на прежнем месте. Но тут раздались клацанье и треск, и я замерла. За кустами в саду мелькнуло что-то белое: рубашка. Кто-то опустился на колени и склонился над землей. Он что-то сажал? Полол? Молился? Я стояла слишком далеко. Мне были видны его плечи, но не лицо – я могла лишь понять, что человек чем-то занят. По телу побежали мурашки, потому что этот человек превратился для меня в Уайта, сажающего свою любимую герань. Чувство, что Уайт преследует меня, вернулось. Я подумала, не подойти ли к тому человеку. Тут нет ничего сложного. Совершенно ничего. Подойти и заговорить. Конечно, это не Уайт, но, возможно, кто-то из жильцов знает про Уайта, и я могла бы их расспросить. Фермерский дом по-прежнему стоял неподалеку, а за ним – пруды, где купался Тет и рыбачил Уайт. Возможно, в них все еще плавали те же карпы. Я смогла бы узнать об Уайте больше, оживить его образ, найти новые сведения в воспоминаниях местных жителей. На секунду старое желание пересечь временные границы и вернуть утраченное вспыхнуло во мне, словно яркое пламя.