Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Ты понимаешь, Митя, – вступила Таня, которая тоже хотела принять участие в важном разговоре. – Нам просто невыгодно так ишачить на вас. Тридцать пар в день – это таки нагрузка! Я не знаю, сколько мы еще так выдержим. С людьми, которых мы нашли, мы можем заработать больше и, главное, с меньшей отдачей.

К такому повороту я не был готов.

– А что, если у этих людей неналаженный сбыт? – спросил я. – Я не сомневаюсь, что вы поставите производство, но, как я понял, они только начинают. Чтобы зайти на рынок, надо потратить кучу времени и бабок, установить связи…

– Это очень серьезные люди, – взял слово Валера, не желавший отставать от товарищей в декларации независимости. – Они знают, что они делают.

Было очевидно, что они приняли решение и никакие мои доводы остановить их уже не могли. К тому же у меня не было никаких доводов. Рынок не предполагал лояльности.

Когда я сообщил об уходе Вити и Валеры, Толик, почесав затылок, сказал:

– А знаешь, почему это произошло?

– Почему?

– Потому что ты их объединил. Они тут же поняли, что могут работать без нас. Это действительно сильная команда. Они дают качество, они дают количество, у них есть все наши выкройки, и они могут вносить легкие изменения в фасоны. Но если бы они сидели каждый у себя дома, они бы чувствовали себя более зависимыми от нас.

– Если мы в конечном итоге хотим создать цех, то в том, что я их объединил, нет ничего плохого.

– А я тебя ни в чем не обвиняю. Это просто ситуация, которая требует анализа и выводов. Зарабатывает тот, кто быстрей соображает. Ты не представляешь, что сейчас делается. Раньше в Кемерово весь рынок был наш. Сейчас приезжаем, там стоит десять грузовиков. Единственное, что отличает нас от других, это – качество. Но проблема в том, что одним качеством ты рынок не возьмешь. Потому что если твои джинсы стоят сорок рублей, а рядом похожее дерьмо продают за двадцать, то масса народу предпочтет дерьмо. Они нас бьют нашим же методом.

– Нашим методом?!

– Да, нашим методом! Наш товар по сравнению с настоящим «левисом» – дерьмо, но мы берем ценой. Американский «левис» сейчас стоит двести дубов, а наш – сорок. А их – двадцать! И его берут не потому, что он объективно хуже нашего, а потому, что он дешевле. Для массового рынка лучше то, что дешевле.

– Так что, надо снижать цену?

– Да, и мы будем снижать цену, а для этого снижать себестоимость. Чтобы не терять качество, я даже готов снизить свою долю дохода. Поэтому я не представляю, что кто-то в этом городе может платить больше, чем я. Отсюда вывод: они вернутся.

– Так им не предлагают платить больше за каждую пошитую пару, им предлагают процент в прибылях.

– При общем снижении расценок их процент в прибылях сравняется с тем, что они получают у нас при наших нынешних расценках. Сколько пар они делают в неделю?

– Сто пятьдесят.

– Это полторы штуки на троих в неделю. В месяц – шесть. Даже если это поделить на всех поровну, то выйдет по две штуки на нос. У нас космонавты столько не получают. Они хотят получать больше? Я хочу видеть, как у них это получится!

– Так какой план? – спросил я.

– Ищи новых портных!

Теперь речь шла не только о том, как я проявлю себя в глазах Толика в критической ситуации, но и еще о моих собственных доходах. С уходом Вити и Валеры я терял значительную часть заработка. У меня была неделя, чтобы найти трех, а еще лучше четырех новых мастеров, которые бы восполнили потерю. На то, что я сразу получу от них требуемое качество, я даже не надеялся. Но надо было с чего-то начинать. Я носился по городу, встречался с незнакомыми людьми, пытался соединить старых работников в новые бригады для большей производительности. В этой отчаянной гонке за кадрами, которые решали всё, я снова натолкнулся на Женю. Он стоял у входа в комиссионный на Карла Маркса с пачкой кассет «Сони». Я попытался сделать вид, что не заметил его, но, схватив меня за руку, он стал, обдавая сладким винным дыханием, говорить, что сидит на страшной мели, что все понял, осознал и на этот раз будет работать лучше, чем раньше. Я сдался, решив, что в моем положении не стоит отказываться даже от тех пяти пар, которые он способен был лепить раньше.

– Это – твой последний шанс, – сказал я.

На меня тут же обрушился поток униженных благодарностей, клятв и заверений. Я сказал, чтобы назавтра он ждал меня. После чего все пошло по-старому. Он был живым подтверждением правоты поговорки: «Горбатого могила исправит». Из десяти пар он гробил и переделывал пять, из пяти – три. Я снова оставлял их на переделку, проклиная себя за то, что имею такую головную боль из-за двух пар в день – по сути из-за пятидесяти копеек! Он, ненавидя меня, переделывал их, и через раз я снова получал от него брак. Но, как я обратил внимание, кладовщица Таня перестала так строго рассматривать доставленный мной товар. Ее теперь интересовало только количество. Это было сигналом того, что рынок стал поедать всё. На Новый год Толик, которого я не видел с месяц, снова пригласил нас к себе. Я готовился к праздничному веселью, которого нам всем так не хватало в последнее время, но хозяин был явно невесел, и его настроение передавалось гостям. Марик пытался шутить, но шутки не находили отклика. Мы все ждали, что Толик скажет что-то важное. Он был нашим начальником, наша судьба была в его руках. В одиннадцать сели за стол, минут за пять до полуночи он, взяв рюмку с водкой, произнес долгожданную речь: