Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Ладно, потом поговорим. Но я запомнил, что ты мне сказал.

– Не забудь! – Я был бы счастлив познакомить его с Кощеем. – Пусть бы открыл еще один кооператив – по производству стереоаппаратуры.

В этот момент кто-то остановил музыку, экран погас. Гарик, выключивший видик, сказал:

– Ребята, ну что вы в натуре слушаете? Это же самые натуральные образцы деградирующего западного искусства.

Кто-то засмеялся, предвкушая представление.

– А между тем в вашей солнечной Одэссе жил потрясающий артист, который мог бы еще дать форы всем этим «Юритмиксам» и прочей буржуазной шушере. Но вы предпочитаете эту шушеру! Мне стыдно за вас! Но сейчас мы исправим эту ошибку подручными средствами и наставим вас на путь нашего истинно народного искусства. Гитара тут есть?

Со звоном и стоном появилась гитара и, сменив пару-другую рук, устроилась на колене у артиста. Тот перебрал струны, покрутил колки и, взяв несколько первых резких аккордов, запел хрипловатым тенорком:

Кто-то из его ребят начал стучать по сиденью табурета, кто-то начал подстукивать вилками по краю бокала, ритм ожил и потек-потек, обвиваясь вокруг его голоса:

Я смотрел на собравшихся и не верил глазам. Они улыбались, девушки пристукивали каблуками, прищелкивали пальцами в такт музыке, им это нравилось, как нравилась выступавшая до Гарика Эни Ленокс. Что было в этой старой утесовской песне? Время от времени она звучала где-то на периферии нашего слуха, но ей словно не хватало электричества, чтобы зажечься самой и зажечь аудиторию. В чем было дело? В словах, таких обыденных и начисто лишенных всякой экзотики, или в том, что никто не наполнил их тем содержанием, которое сделало бы их причастными к нашей жизни? Я не знал.

Ему стали аплодировать, кто-то поднес стопку.

– Ребята, вы не должны слепо поклоняться Западу, – говорил Гарик. – У нас есть своя классная музыка, и мы ее вернем народу! Мы добьемся того, что он еще будет ей гордиться!

Он снова взял несколько пробных аккордов и заиграл:

Это было поразительно. Всё, что он только что сказал, мог бы сказать Кузнецов или кто-то из его инструкторов. Разница была лишь в том, что Гарик эту музыку знал и любил, а Кузнецов выполнял полученное свыше задание. Музыка, любая музыка, была ему до лампочки. Точно как Гончарову. Как он тогда сказал: «Может, я вообще глухой!»

Они все были глухими. Глухими при власти, с жутким талантом губить и душить все живое в любой отдельно взятой области. А Гарик оказался способным вдохнуть жизнь в старую песню, как Христос вдохнул жизнь в мертвого Лазаря. Талант, говорят, от Бога. Действительно, талант был божественной способностью оживлять мертвую материю.

Гарик отложил гитару, его хлопали по плечу, чокались с ним, снова гремела музыка, на этот раз – Madness – One Step Beyond .

Я слышал его хрипловатый голос: «Да нет, ребята, ну что вы в натуре, мы не против, мы за все талантливое! Но нам лично ближе наше, отечественное».

Потом гости стали прощаться – менеджер гнал их в гостиницу: рано утром они должны были улетать в Ялту. Выбравшись из толкотни гостиной, я пошел на поиски туалета. Дверь в него была заперта, и я поднялся на второй этаж. Одна из выходивших в коридор дверей была открыта. В приглушенном оранжевом свете мой босс целовался с Валерией. На нем были одни носки, на ней уже не было ничего. Одной рукой он обнимал ее за плечи, второй держал бутылку шампанского. Маленькая блондинка, усевшись у его ног, с упоением играла на его флейте. За ними еще несколько человек устраивались на широкой постели. Валерия, оторвавшись наконец от Толика, повернулась ко мне. Она была сильно во хмелю, и ей понадобилось время, чтобы навестись на резкость и опознать меня. Поманив меня пальцем, она сказала: «Так, давай или сюда или туда, а то газ выходит!» Это было так неожиданно, что я не знал, как реагировать на ее предложение. Спас положение Толик: протянув руку, он толкнул дверь, и та захлопнулась передо мной.