Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Михаил Михайлович Жукевич был мужчиной крупным, с выдающимися чертами лица и роскошными седыми волосами. Он зачесывал свою шевелюру назад, благодаря чему выглядел как впередсмотрящий на мостике корабля, несущегося на всех парах в светлое будущее. И поседел он именно от сознания ответственности своей исторической миссии и тревожного предчувствия возможных препятствий со стороны недремлющего врага, которые надо будет успешно устранить. Пусть даже с риском для жизни. Пусть даже не одной, а, скажем, пары десятков миллионов. Светлое будущее того стоило.

Каждая черточка внешности Михаил Михайловича говорила: я – начальник! Такой просто не имел морального права махать киркой или, например, толкать тачку на строительстве светлого будущего. Даже если бы его построение зависело от последнего физического усилия одного-единственного человека и у партии больше не осталось ни одного верного ей сына, кроме Михаила Михайловича, то все равно целесообразней было бы дать кому-то поневзрачней двойную нагрузку, но Михаила Михайловича поберечь для командной роли.

Михаил Михайлович встретил нас у калитки и, с ходу заключив Наташу в объятия, оторвал от земли и так, на весу, расцеловал в обе щеки:

– Доця моя, ну, что ты не позвонишь папке хоть когда-никогда?

Какие нежности ё-маё!

– Так тебя же все равно никогда нет, – ответила та, болтая в воздухе своими чудесными ногами.

– Ах, какая взрослая, ты у меня стала! Уже пора замуж выдавать. – Не отпуская ее, он протянул мне пять. – Как успехи?

– Нормально, Михал Михалыч, – отчитался я, поскольку перед таким человеком надо было только отчитываться, и только за успехи. В чем? В такие мелкие мелочи ему вдаваться было недосуг.

– Ну, проходите. У нас тут уже гулянье в разгаре.

Мы прошли по асфальтовой дорожке между двух рядов аккуратно подрезанных и подвязанных виноградных кустов. Сквозь еще молодую, некрупную листву были видны головы танцевавших гостей на площадке перед домом.

«Мы себе давали слово не сходить с пути прямого, но так уж суждено! – заливался Макаревич. – И уж если откровенно, всех пугают перемены, но тут уж все равно! И вот, новый поворот! И мотор ревет! Что он нам несет?»

– Привет, сеструха! – Таня расцеловала Наташу в обе щеки и, схватив за руку, потянула к танцующим, а цветы с невысказанными поздравлениями остались у меня.

Я двинулся к столу. У меня есть золотое правило – оказываешься в обществе незнакомых людей, тут же опрокинь грамм сто для преодоления первых минут неловкости.

– Присаживайтесь, Митя! Вас Митя зовут? – спасла меня Танина маман, приняв букет на себя.

Роскошная брюнетка с сигаретой в уголке полных вишневых губ, она, конечно, была несравнимо лучшей парой Михал Михайлычу, чем его первая любовь. Она и моложе была Надежды Григорьевны лет на десять.

– Да, Митя. А вас?

– Нина Ефремовна. Можно просто Нина. Угощайтесь – холодец, салаты, отбивные, водка. Шампанское поберегите для дам.

Я начал с холодца, добавив к нему соленый огурчик. Холодец на свежем воздухе начал таять, но не потерял от этого своей стратегической важности – идеальной смазки желудка перед приемом алкоголя. Роль огурчика была чисто эстетическая – ликвидация водочного духа во рту после ее приема на грудь. Проглотив кусочек холодца, я налил водку в толстенькую хрустальную стопку, опрокинул ее и закусил. Все сработало на пять с плюсом.

– Вы, я вижу, знаете свое дело, – отметила Нина Ефремовна, щурясь от сигаретного дыма.

– Годы тренировки, – согласился я.

– Снимите пробу с осетрины.

– Непременно, – заверил я ее и налил себе еще полстопки, взглядом разыскивая среди тарелок названное блюдо.

Вы будете смеяться, но я осетрину в своей жизни не видел. Много слышал, но видеть не довелось. Я также не видел трюфелей и не пил бенедиктин.

Нина Ефимовна смотрела теперь на танцующих.

– За па-а-ва-аро том-но-вый-па-ва-рот! – не унимался наш рок-соловей. – И-ма-тор-ре-вет!

– Так как успехи? – Папан сел рядом и устроил тяжеленную руку на моем плече. Потом, видимо осознав, что я долго такой нагрузки не выдержу, убрал.

Воспользовавшись полученной свободой, я сдобрил очередную порцию холодца хреном и еще раз смазал желудок.

Он же продолжил:

– Над чем работаете? Какие-то острые темы? Время сейчас требует остроты. Критического взгляда. Смелости.

Интересно, видел ли он во мне потенциального жениха для своей повзрослевшей доци? Я, конечно, был для него и его жены чистой воды дворнягой. Но поскольку я прибился к их двору не сам, а был приведен, им приходилось проявлять вежливость. На всякий случай.