Александра Николаенко - Светофор, шушера и другие граждане

Потеряв голову, бедный плитоукладчик испугался еще больше и стал бегать в темноте по квартире туда-сюда, заглядывая во все шкафы, трюмо и полочки, и искать свою голову.

С ужасом думал безголовый плитоукладчик Сидоров о том, что мог забыть свою голову на работе, или, что еще хуже, в метро, или троллейбусе. При этом бедняга совершенно точно знал, что если это в самом деле так, то головы ему уже не вернуть, потому что ее наверняка утащили.

«Тащат все, что плохо лежит, ворюги! Для чего им моя голова? В ней нет ничего хорошего! Она лысая, желтая, на ней большие некрасивые уши, в голове болят зубы, и плохо пахнет изо рта. Будь я на их месте, я бы ни за что на свете не взял себе такую голову!» – мрачно думал обезглавленный, и искал голову в шапках, и залезал руками в воротники пальто и шубу жены.

Не найдя нигде головы, Сидоров очень устал и опять почувствовал жажду. Однако теперь ему нечем было пить, и он совсем растерялся, что ему теперь делать.

Тут Сидоров посмотрел на кота, а кот посмотрел на Сидорова.

«Что, если это он сожрал мою голову, пока я спал?» – подумал, глядя на кота, Сидоров, и его затошнило и зазнобило.

И затрясло.

Тогда Сидоров кинулся в спальню и стал будить жену, чтобы спросить ее, не убирала ли она куда-нибудь его голову.

Но когда плитоукладчик разбудил жену, она захрюкала, и под одеялом у нее оказались четыре свиные лапки с копытцами, из каких варят холодец на праздники, и толстенькое щетинистое тельце.

«Это что? Неужели это моя жена?» – хотел было схватиться за голову Сидоров, но, вспомнив, что у него теперь из-за проклятого таракана в компоте нет головы, бросился прочь из квартиры, в своей полосатой пижаме, даже не повязав шарфа и не надев шапки. (Правда, теперь плитоукладчику не на что было надевать ее.)

Он кинулся в ноябрьскую ночь, а за ним бежала и хрюкала его жена, а на жене сидел кот, который съел его голову.

И это было ужасно и отвратительно.

Пробегав по пустынным ледяным улицам всю ночь, Сидоров проснулся в троллейбусе 66-го маршрута и понял по окну, что проехал свою остановку.

Тогда плитоукладчик вышел на следующей остановке и не стал уже заходить в круглосуточный магазин, за капустным кочаном и хлебом.

Он подумал, что как-нибудь обойдется.

И Сидоров оказался прав! Жена сказала, что ладно, она сварит тогда гороховый суп или просто лапшевник, а хлеба еще осталось, так что на завтрак им хватит.

А Ангел, который закрыл Сидорову глаза, чтобы он проехал свою остановку, сидел на табуретке, но его видел только Сидоров кот.

А коты, как известно, никому не рассказывают того, что видят.

1900.1982. 22 апреля.

Один молодой брюнет, сколько можно симпатичной наружности (лаборант института химических реактивов «Иреа» Константин Михайлович Загребейко, одновременно студент первого курса того же «Иреа»), как-то раз в седьмом часу вечера вернулся из института с чертом в кармане крешевых полосатых брюк.

Этот молодой человек повесил в прихожей пальто на вешалку, сняв башмаки, аккуратно поставил их бок к бочку, на резиновый коврик прихожей, подтер за собой натоптанное с улицы, после чего он заглянул в комнату бабушки Стаси, поприветствовав ее (она была второй год у него лежачая, после обширного инфаркта), и, пройдя на кухню, взялся, как обыкновенно, готовить себе и бабушке ужин.

Он подогрел в кастрюльке для бабули куриный супчик, на водяной бане баночку протертого детского пюре «Свинина с морковью» и заварил для бабушки некрепкого чаю.

Себе он поставил на плиту греться воду к пельменям и накрыл крышкой, чтобы побыстрее закипело. После чего наш симпатичный молодой человек составил бабушке Стасе ужин на серебряный витой поднос. Налил чаю бабушке Стасе в ее любимую синюю кружку (с золотым ободком) и, достав из кармана брюк принесенного из лаборантской «Иреа» черта, высыпал гадость бабушке Стасе в кружку.

Добавил на поднос два кусочка сахара (бабушка любила сахар вприкуску к чаю).

И пока закипала вода, молодой человек с ложечки терпеливо кормил свою бабушку ужином, рассказывая ей, как прошел его день.

Жил был человек, Константин Михайлович Загребейко. Никогда не болел, за всю жизнь даже на желудочное несварение не жаловался, и вдруг, когда ему только исполнилось за 65, он схватился за сердце и у него все поплыло.

Его жена – туда-сюда; она дала ему валидол, накапала в стопочку валерьяновых капель, но он у нее уже позеленел, и она так разволновалась, что вызвала ему скорую помощь. Хотя Константин Михайлович всегда был против чуть что «вызывать». Но на этот раз Константин Михайлович не возражал, а лежал очень тихо, и нос его уж очень подозрительно завострился.