Слава Сэ - Ева

Обошёл квартал, приметил видеокамеры. Северная сторона меньше других защищена от нинзя-пианистов. Не сказать, чтоб всё сразу удалось. Во-первых, холодно. Во-вторых, снег белый, стена белая, я чёрный. Неудачно контрастный костюм. Такая графичность мне сейчас совсем не кстати.

Я обнял угол, медленно, медленно пополз вверх. С высоты полутора метров сорвался. Сказал очень много ярких слов в адрес латвийских красавиц, их мужей, питерских докторов и архитекторов начала прошлого века. Походил, помял пальцы, полез снова. До карниза на втором этаже метров семь. Строители не экономили на высоте стен. Если сорвусь оттуда, следующий год проживу в гипсе. Вернусь в Россию в позе высохшей морской звезды. Ну и ладно, надоело тут корячится. Дома всё само собой наладится.

Пальцы онемели. Я лез уже не за невестой, а из упрямства. Я не помнил про любовь, про ехидных её родственников. Просто всё, что мне осталось — упираться и ползти. Прыжок вниз был равносилен падению в бездонное Никуда.

И я лез. Из вредности. Потому что я настоящий, а этот чёртов город полон призраков и дураков. Вот найду, оттащу её к Пивоварову и брошу. А сам уеду в Бразилию. Там загорелые девки носят мини в январе, это ж какое лекарство для израненной души. И тепло. Можно на пляже ночевать.

Чёртов стеклопакет открываться не хотел. Я балансировал на подоконнике, возился, вспотел, разозлился. Стукнул фонариком в стекло, получилось громко. Если разобью, охрана услышит. Опять вставил нож, чуть выше отвёртку. Как учил Василь Василич. Нажал сильнее. Сломаю, и ладно. Рама хрустнула, окно раскрылось.

Внутри тепло, пахнет старой пылью. Не видно ни рожна. Красные глаза из углов не светят, значит датчиков движения здесь нет. Я закрыл окно, с фонарём обошёл комнату, вышел в коридор. Сейчас придёт человеко-бык и намажет меня на хлеб. Стены отремонтированы недавно. Видимо, господин Яблоков хочет восстановить фамильное предприятие.

Лабиринт оказался всамделишным. Коридор раздвоился без всяких указателей направления. Причём, под косыми углами. Я пошёл направо и упёрся в стену. Вернулся к развилке, стал пробираться в другую сторону. Опять развилка. Писать на стенах «Здесь был Мотя» помогло бы, но это уже вандализм. Поймают, заставят платить. На одни только обои придётся вкалывать лет тридцать, если санитаром.

Бродил и бродил. Нашёл десяток тупиков и потерял направление. Не понимал, откуда пришёл и не ползал ли уже по этим развилкам. Несколько раз выбирался в кабинеты, в некоторых были окна на улицу. Но ориентироваться по заоконному пейзажу не получалось, улица не знакомая. Здесь легко можно плутать до рассвета. Марк говорил, в каждом кабинете потайная дверь, за ней лестница на верхний этаж. Там кухня и более дружелюбная планировка. Выйдя в очередную комнату, я стал простукивать стены. И правда, узкая полоска в углу вдруг подалась, повернулась. За ней винтовая лестница. Я поднялся, вышел в просторное помещение. Из пола торчали огрызки кабелей, трубы. На потолке вытяжки. Белый кафель. Будущая кухня. Стал заглядывать в двери. Первая вела к лифту, вторая в холодильник, способный заморозить цельного слона. А третья дверь открылась на балкон. Или бельэтаж, вокруг огромного холла. Бесконечное, пустое пространство. Марк говорил, в центре здания зал, я не представлял, что он может быть таким необъятным. Здесь можно строить дирижабли. Очень высокие стены. Паркеты зала принадлежали второму этажу, а потолок был уже на четвёртом, наверное. Я же оказался в середине, на подвешенном по периметру балконе. И здесь был слабый свет. Видимо, где-то горели аварийные плафоны.

Собрался уходить, но вдруг возникла музыка. В центр зала вышла босая дева в неопределённой белой хламиде. Вряд ли платье, скорее ночнушка. Одна, белое пятно в чёрном пустом пространстве. Она подняла руки и стала кружиться. Лица не разобрать. Но я узнал её силуэт. Ева.

Женская пластика — моя слабость. Все эти места их сгибов… Красота не бывает статичной. Сводит с ума не форма глаз, не белые зубы. Не сами по себе ноги, а только лёгкость, с которой они ступают. Посмотрите на фотографии: чем яснее на снимке движение, тем фото живее. Или, к примеру, дерево красивее бревна лишь тем, что бревно — венец статичности. А изогнувшаяся сосна — единственный и лучший способ изобразить ветер, который иначе и не нарисуешь, он невидим.

Многие женщины знают, что смысл обаяния в движении. И никогда не встанут перед фотоаппаратом в позу бревна. Хоть чуть-чуть, но изогнутся упруго, чтобы зритель предчувствовал взмах, шаг или поворот головы.