Слава Сэ - Ева

Юля, доктор наказал делиться с вами опытом. У меня нет никакого опыта. Я долго лежал, прикрученный к койке, теперь смотрю в окно, там снег падает. Пишу Вам письмо. Если Вы ответите, буду очень признателен. Нарисуйте хотя бы крестик на листе. И отправьте. Начать переписку можно с небольшого крестика. Глядишь, он к апрелю пустит побеги, а летом начнёт плодоносить.

Искренне ваш, Алексей…»

Юля смотрела на меня. Я не заметил, когда она повернулась. Нет, она не вскочила и не стала кружиться по комнате, напевая от счастья мелодии композитора Тухманова. Но она открыла глаза. Может быть, я льщу себе, во взгляде был интерес. Это длилось несколько секунд, мы смотрели друг на друга.

Потом её глаза погасли, ресницы сомкнулись. Я засуетился, стал объяснять принцип переписки. «Всё происходит без участия почты, через Интернет. Когда пациент находит силы печатать, то сам. Но Вы, Юля, можете диктовать мне. Поначалу можно вовсе не отвечать. Если Вы не против, я стану зачитывать приходящие письма. А там — видно будет. Нужно просто согласиться. Общение лечит».

Я склонился к ней, спросил негромко, но твёрдо:

— Юля, вы согласны?

У неё не было сил на ответ. Клиническая депрессия высушивает человека, выпивает мотивы и стремления. Больным не хочется ни есть, ни дышать, ни переписываться с Алексеями из Твери. И всё-таки, она шепнула «ДА». Шевельнула губами. И мне стало так легко, будто я только за этим «ДА» и приехал в Ригу.

Дежурства в больнице меня спасали. Сидя один в своём скворечнике, я впадал в ступор. Город и чердак застывали вокруг, как смола. Будто муравей к сосне, я прилип к этим шпилям, чугуну, граниту, к потёртому стулу, к кровати и окну в крыше. Становилось страшно, я выбегал в рубашке на мороз, возвращался, пил кипяток, обжигался. Иссякнув, вдруг обнаруживал в себе бычье упрямство. Я её найду. Переверну город. Набью рожи каким-нибудь местным мерзавцам. Подхвачу, её растерянную, на руки, проскачу двенадцать вёрст до ближайшего умного профессора. Я представлял, как она заревёт от благодарности и раскаяния.

Конечно, всё это чушь. Мне её не найти. Детективные сюжеты, в которых негр-наркоман знает важную информацию (нужно всего лишь отрезать ему уши, он всё расскажет) это не про меня. Я снова проваливался в апатию, сидел неподвижно. Потом кричал, бегал, глотал кипяток. По кругу и без толку. Как-то раз пытался достать из ходиков кукушку, всё ей объяснить, чтоб она время назад отмотала.

Трезвонил Евиным родителям, бабе Лизе, Ильчину. Ходил наугад в ночные клубы. Единственным союзником стал Марк Андреевич. Он разыскал нашего красавца мужа. Узнал, отчего же он такой бесподобный. Его зовут Рома Яблоков. Разбогател, перепродавая дома и пароходы. Владеет зданиями в центре. Жемчужина его империи и основа процветания — знаменитый «Дом с лабиринтом». Это огромный, дорогущий особняк на «посольской улице». Архитектурный памятник, охраняется комиссией Юнеско.

В доме шесть этажей. Построен в конце девятнадцатого века, в самом дорогом районе. Причём, вырос как-то вдруг. Там уже и места-то не было, строить. Будто раздвинул соседей. Первый его хозяин точно так же нахально влез в высший свет. Он был простым шкипером. Вдруг отгрохал дворец в квартале, где жили одни миллионеры. Смутил местную элиту, стал знаменит. Всё равно что ваш сосед-электрик купит вдруг Спасскую башню.

Шептались, шкипер работал на пиратов и что-то у них упёр, ценное. Что он бастард русского князя. Что в дальних странствиях выкрал секрет превращения куриного дерьма в изумруды. Но самая достоверная версия его счастья — Троянская.

Его звали Роберт Хехт, он бредил Элладой. И в компании с Генри Шлиманом раскапывал холм в том месте, где когда-то Одиссей перехитрил Приама. Потом они и Микены разрыли. Хехт вполне мог ополовинить клад-другой. Отложить себе кувшин с монетами. Жизнь его вчерне повторяет историю самого Шлимана. Зная одного, можем вообразить биографию второго.

Марк Андреевич любит поболтать. Прочитал мне познавательную лекцию о пользе усердия. Один настырный мальчик из бакалейной лавки трудом настрогал себе миллионов и должность профессора археологии. Мать его была богата, но слаба здоровьем. Не перенесла инфлюэнции. Папаша служил священником. Духовный сан не помешал родителю просвистеть деньги, оставленные супругой на воспитание детей. История Генри Шлимана начинается, когда его, избитого, нашли на берегу моря. Это было недалеко от Амстердама. Ему было восемнадцать. Сам он утверждает, что плыл юнгой в Венесуэлу. Корабль попал в шторм и затонул. Но, скорей всего, юношу незатейливо ограбили и настучали по голове. Шлиман был энергичней павиана и въедливей терьера. Позже писал, что одержимо трудится, поскольку безделье сводит его с ума. Устроился курьером, дорос до приказчика. За три года выучил семь языков и в двадцать четыре года уже представлял интересы голландских торговцев в Петербурге. Открыл своё дело, продавал чилийскую селитру и всякую промышленную химию. Женился на Екатерине Лыжиной, дочери адвоката. Тихая девушка, выйдя за богача, вдруг обнаружила такой дикий норов, что Шлиман сбежал от неё в Калифорнию. Там он удвоил состояние, открыв банк для золотоискателей.