Катрин Сигюрэ - Барашек с площади Вогезов

Если отвлечься от всех разрушений, что он произвел в городской квартире, от его сезонного самцового запаха, от проблем с кишечником и прочих мелочей, уход за ним не представлял никаких трудностей. Но говорить о воспитании я не осмеливаюсь, мне пришлось отказаться от него, так как я убедилась почти сразу, что Туа не запоминает никаких фокусов, никаких команд, которые могли бы поразить публику. По своей сути он был близок к двуногой мужской особи, ограниченной в близости к природе. Если Туа кормить и поить, если предоставить ему некоторую свободу и дать немного ласки, он будет самым счастливым из мужчин. И даже более того, не многие из мужчин способны достичь такого уровня мудрости, какого достиг мой барашек.

Бараны вообще мудрые. Ни один из них не станет осложнять себе жизнь, как, например, месье Жуффа, который, сменив пластинку, сказал мне, что жена его обманывает. Это было лучшей обнадеживающей новостью за последние месяцы. Но он сделал из этого трагедию, считая, что сам все испортил. Я же придерживаюсь другой точки зрения. Если муж долгое время обманывает свою жену, а потом и она принимается делать то же самое, значит, будущее у них многообещающее, с циклическим переключением с одного на другое. И этому многие могли бы позавидовать. Единственное, что требуется, – составить расписание, чтобы не случилось пересечения адюльтеров, грозящего полной анархией, но, в конце концов, набросать устраивающий всех график не сложнее, чем подобрать таймшер для пятидесяти человек. Я даже попыталась доступно объяснить все это Эрику, но он заблеял, что это вовсе не смешно. Естественно, я пошутила, и все-таки я не вижу связи между желанием развестись при наличии верности и желанием сохранить семейную жизнью при хроническом наставлении рогов.

Чтобы немного расслабиться, я решила нанести визит мадам Ревон, но и здесь мне пришлось пережить не менее ужасные мгновения.

Высокопарно выражаясь, я пришла искать утешение в заботах о старости, чтобы избежать волнений молодости. А дело все в том, что вчера ко мне наведался инспектор из государственного казначейства. Он предупредил, что подходит срок заполнения налоговой декларации, и агрессивно задал несколько вопросов насчет моих доходов за три последних года.

– Какую сумму вы задекларировали?

– Ту, что получила, это должно быть отмечено в документах, – ответила я.

На самом деле я не помню, сколько получила денег в виде дохода, вероятно, достаточно, чтобы нормально жить, не заботясь о том, сколько там у меня на счету. Это и есть право на забвение цифр. Это я ему и сказала. А так как мой ответ ему явно не понравился, я нанесла ему удар, полностью соответствующий моему стилю мышления:

– Месье, я никогда не обманываю! И это с моей стороны не гражданская доблесть, к счастью я далека от этого, так как ненавижу пошлые добродетели, о которых много говорят, но которые редко претворяют в жизнь. И мой здравый смысл отговаривает меня от длительных отношений с лицами, которых я осуждаю за привычку врать, хотя осуждаю я их, несомненно, напрасно.

Он почему-то решил, что я разговариваю с ним свысока, и изъявил желание проверить мои бумаги, но что я ему сказала, что он всегда может это сделать. Потом я добавила, что хоть я и считаю себя неспособной ни к каким расчетам, но я должна хорошо понимать, как ведутся сделки, поэтому предпочитаю проверить свои бумаги сама.

В предвкушении невыразимого счастья завтрашнего свидания с Незнакомцем с площади Вогезов, я предложила ему заплатить в течение ближайших двадцати четырех часов ту сумму, которую он укажет. Иногда очень трудно понять намерения Всевышнего, но в данном случае любую цену я нашла бы совершенно правильной. Он покрылся пятнами и ушел не попрощавшись.

Но все это я даже не успела изложить мадам Ревон, так как она сразу же заявила мне, качая головой:

– Нет, вы знаете, я больше не могу вас поддерживать.

«Поддерживать» – это, конечно, преувеличение, но она явно дала понять, что собирается перейти от нейтралитета к враждебности.

Я вошла в комнату и села на диван, хотя она мне не предлагала, и Селестин тут же подошел показать мне свои зубы. Думаю, он принял меня за дантиста, а может, вознамерился укусить, хотя его крохотная пасть раскрывалась максимум на два сантиметра. Чтобы приободрить Селестина, я предложила ему пойти почистить зубки, но мадам Ревон даже не улыбнулась. Она сказала: «Проблемы множатся, и это становится нестерпимым!» – и я спросила какие. Но мадам Ревон, будучи старой, наверное, забыла какие. Она вдруг стала грызть ноготь указательного пальца, а ее глаза в это время искали признак стены, а может, и горшка. Потом она встала, чтобы что-то посмотреть среди своих безделушек, потом снова села, а я жестко произнесла: «Я жду…» У нее был совершенно потерянный вид, и я почувствовала себя чудовищем.