Владимир Чугунов - Буря

Не знаю, как не умер я в какие-то полчаса, выдержав их только ради приличия. И вот наконец знакомая до мелочей калитка, дверь оказалась незапертой (значит, ждёт!), знакомый коридор, вторая дверь, и я чуть живой стою на пороге.

— Хоть бы поесть дал, — завидев меня, непонятно (то ли рада, то испугана) улыбнулась Елена Сергеевна.

— Я и сам ничего не ел.

— Тогда проходи, накормлю.

И она пошла впереди меня на кухню, подошла к газовой плите, зажгла конфорку, достала из холодильника небольшую кастрюлю и поставила разогревать. Из шкафа извлекла хлеб, нарезала, уложила на плоскую тарелку, поставила на стол. Задумалась. Я подошёл поближе и, чувствуя, как тяжело погнало кровь сердце, взял её за руку. Она отняла, сказала: «Погоди», — и вышла из кухни. Через минуту вернулась, держа что-то небольшое в закрытых ладонях.

— Смотри.

Она разжала ладони. С маленькой иконки на меня кротко глянула «Невеста Неневестная». Так называлась икона. Была такая у бабушки. Более молодого изображения Богородицы я не видел. Вопросительно поднял от иконы глаза. Елена Сергеевна тотчас опустила свои, сказала, вздохнув и неопределённо дёрнув плечами:

— В церкви сегодня купила.

Затем открыла остеклённую дверцу кухонного шкафа и прислонила иконку к стопке посуды.

— Чего стоишь? Садись. Борщ есть будем.

И мне действительно ужасно захотелось есть. Я опустошил одну, вторую тарелку. Сама Елена Сергеевна ела вяло. Взяла кусок хлеба, но так весь и искрошила помимо тарелки на стол. Опомнилась. «Ой, что это я?» Смела в руку крошки, ссыпала в борщ, но есть его так и не стала, и я всё это тоже проглотил.

— Наелся?

— Как дурак на поминках!

— А ты случаем не знаешь, куда халат из бани делся?

Я страшно вытаращил глаза.

— Утонул!

— И шлепанцы?

— И шлёпанцы!

— И ты всё это видел?

— Своими глазами!

— Придурок! Чем тебе халат помешал?

— Извини-ите!

— Извиняю. И объяснять не надо.

— Тогда идёмте.

— Куда это?

— В зал. Целоваться.

Она даже головой покачала, не находя слов.

— А что? — не отставал я. — Вы теперь мне почти жена!

— Вот именно — почти…

— Да не совсем, хотите сказать? За чем же дело стало?

— Ну ты, оказывается, и нагле-эц!

Я тотчас упал перед ней на колени, обнял:

— Не буду больше! Если б вы знали, как я вас люблю! Увидел вас сейчас издалека — и точно солнце после долгих вьюг! Бывает такое ласковое весеннее солнышко!

— Нет, ты не наглец, ты — чудовище! Пусти!

Я отпустил, поднялся с колен и пошёл было за ней, но она обронила, не знаю, всерьез или в шутку: «А посуду кто за собой мыть будет?»

— Ай момент! — обрадовался я. — А полы — тоже? А то я могу! Я, между прочим, всё могу, — продолжал громко, чтобы было слышно в зале, трещать я. — И готовить! И стирать! — тут я выскочил в зал и с готовностью предложил: — А хотите, на руках буду вас весь вечер носить?

Она усмехнулась.

— А не уронишь?

— Я-а?

И я было ринулся доказывать сие делом, но она остановила:

— Ну-ну! Совсем, что ли? Иди мой посуду, а мне пошить кой-чего надо.

— А я могу вам нитку в иголку вдевать! Знаете, какое у меня зрение!

— Обойдусь без помощников.

— А хотите, я вам шарлотку испеку, с яблоками?

Она вроде бы даже удивилась.

— Умеешь?

— Ф-ф!

И я улетел замешивать тесто. Всё нашёл. И фартук пришёлся кстати. Миленький такой, с красненькими цветочками на белом фоне. Усердно взбивая ложкой в кастрюльке яйца, я громко пел песню собственного, только сейчас вдруг на ум пришедшего сочинения. Слова только были не мои, остальное — моё собственное, и лилось из самого сердца.

горланил я на весь дом.

Последнее двустишье я повторил и в воображении, и вслух раз пять. И этим бы не кончилось, кабы она не крикнула:

— У тебя что — заело?

— Вам не нравится Есенин?

— Твоё дурацкое пение мне не нравится! Заладил, как попугай!

— Про кусты, что ли? А что? Я, может, ни о чём больше сейчас не думаю!

— Вот идиот-то!

— Чи-во-о?

— Ничего! Как там шарлотка?

— На подходе! Пальчики оближете! Вам туда подать? С молоком или чаем?

— С чаем с молоком.

— С чаем с молоком — понятненько! Ну? Привыкаете ко мне? Нет, честно, ведь неплохо со мной? Я ведь не только шарлотки могу печь! А хотите, каждое утро буду вам кофе в постель подавать?

— Как же ты будешь мне подавать, если ты в другом месте живёшь?