Жанна Тевлина - Вранье

– А что делать?

Шура не знал. Единственное, что приходило в голову: не жить здесь. Но он жил, и другие жили.

Он встал с кровати, включил свет и подошел к окну. Начал яростно срывать целлофан. Пленка сидела крепко, он сдирал ее клочьями и затаптывал ногами. Какой бред! Бред и нелепость! Что он делает один, в чужой стране? Вдруг пришла спасительная мысль: мама. Может быть, она испугается и передумает? И тогда останется надежда, и не будет висеть на нем это тяжелое бремя ответственности и вины за неверное решение. И все еще можно будет переиграть. Отец как-то сказал: «Ты тратишь столько сил на то, чтобы решиться. Испытываешь себя на прочность. А под конец ждешь одобрения. Зачем?» Шура тогда спросил: а вдруг я ошибусь? Значит, ошибешься. Он подошел к телефону и набрал Ритин номер.

Позвонила Елизавета Матвеевна, мамина московская сослуживица, которая уже восемь лет жила в Натании. Шура общался с ней редко, и мама обижалась. Поговорили о жизни, Шурином журнале. Все ровно, без эмоций. С ней было легко общаться, и Шура подумал, что действительно нехорошо, что он никогда не звонит. Елизавета просила передать маме, что выполнила ее просьбу.

– Квартира хорошая, небольшая, с мебелью. Как она хотела.

Сердце стукнуло, остановилось и снова застучало в прежнем темпе.

– А что, у нее уже билет есть? Она мне не говорила…

Елизавета не выказала удивления:

– Да, все удачно. Приедет как раз на Песах. Она тебя предупредит.

Попрощались. Было чувство облегчения – и стыд за него. И все-таки надо смотреть реально. Все равно они не смогли бы жить вместе, и она бы переехала… Только после ругани, слез, взаимных обид. Он набрал мамин номер. Сказал сухо:

– А меня ты попросить не могла?

Мама испугалась:

– Шуренька, но ты же очень занят. А Елизавета сама предложила. Что же, надо было отказываться?

Он давно не видел маму и сейчас вдруг услышал, что голос у нее старый и, наверно, давно был таким. Снова сжалось сердце, только теперь от боли и жалости. Что он наворотил? Как она здесь будет? Она и близко не представляет, что ее ждет. А главное, зачем она едет? Затем, что он тут. Это не обсуждается.

Рита утешала. Терпеливо объясняла, что все нормально, что так у всех бывает, а Шура – человек с обостренным чувством вины, и это не полезно ни ему, ни маме. Он слушал вполуха, исподволь разглядывал ее лицо. Когда она возмущалась, широко раскрывались глаза и на лбу появлялись две неровные морщины. Надо же, борцовской Ларисе было столько же, когда те поженились.

Они тогда только приехали из Прибалтики. Комната была завалена сумками, которые никак не могли разобрать. Через них перешагивали, иногда спотыкались и тихо чертыхались. Марина молчала. Шура нервничал. Долго кричал на Гришку, заставил срочно разобрать свои вещи. Марина спокойно сказала:

– Как будто это решит проблему.

Проблему это действительно не решало. Гришка перешел в седьмой класс и выглядел совсем взрослым. Ночью уходил спать в гостиную, смежную с родительской спальней. Им было тесно в одной комнате, и Шура мучительно искал выход из положения, но пока не находил. Времена так быстро сменились, что умелый тесть не успел сориентироваться и прохлопал квартиру, которая уже почти была в руках. Значит, сделаем другую. Он еще не понимал, что начинается новая игра, в которой делают не квартиры, а деньги, и там ему не будет места. По-прежнему маневрировал, суетился, оживлял старые связи, которые уже ничего не связывали. Марина же поняла все давно и сразу, но родителей не травмировала. Им и так тяжело. Позвонил Борцов. Попросил зайти. Они по-прежнему жили рядом, как в детстве, в родительских квартирах, только статус Борцова остался прежним. Шура сказал, что они сейчас не могут, дома бардак, Маринка злится.

– А я ее и не зову. Зайди один. – И добавил: – Я тебя по-человечески прошу.

Шура знал, что Борцов ездил куда-то отдыхать, то ли в Киев, то ли в Харьков. Впечатлениями еще не делились. С первого все выйдут на работу, и тогда будет легче пересечься.

– Вадь, правда не могу. Давай завтра, а?

Борцов молчал. Обычно он так не настаивал, да и знал прекрасно, что в гости Шура один не ходит, принимал это как факт и поэтому сам особо не звал, да и к ним приходил только по большим праздникам. Если Шура мог вырваться один, то всегда оповещал Борцова заранее, и тот подстраивался.

– Шурик, я тебя часто прошу?

В голосе слышались истерические нотки, и Шура внезапно подумал, что, может, и хорошо, что он сейчас уйдет, проветрится, и это снимет домашнее напряжение. Так и Марине будет легче.