Рудольф Яшик - Избранное

Кляко курил одну сигарету за другой. При шестой послышались шаги.

— Пан поручик!

Кто-то вошел в блиндаж.

— Чего тебе?

— Немцы вас зовут. Пришел ко мне какой-то шваб, я кое-как разобрал, что вам надо явиться на НП. Он там ждет. Орал во всю глотку. Эти швабы только и умеют, что орать.

— Съездил бы ты ему в морду, Иожко.

— Были бы мы дома…

Это был один из молчунов, третий в наблюдательном подразделении Кляко. Днем он отсыпался в блиндаже, а по ночам дежурил на НП. Блиндаж был связан телефоном с НП и с батареей.

— Не знаешь, что ему надо?

— Дьявол его разберет. Орал чего-то. Но я думаю, нам надо туда сходить.

— Сейчас.

— Что-то готовится. Швабы мечутся в окопах, как не знаю кто…

— Посмотрим. Лукан, вставай и не отходи от телефона. Я пошел.

— Ладно, — ответил сонным голосом Лукан.

Далеко за полночь Кляко и Лукан перебрались в окоп на вершине высоты триста четырнадцать. Молчуна Иожко оставили в блиндаже у телефона. Окопы были мелкие, вырубленные в камне.

— Не нравится мне здесь!

— Что вам сказали?

— Ничего. Эта свинья Виттнер, представь себе, похлопал меня по плечу: вы, мол, господин офицер, отправитесь на триста четырнадцатую, она прямо создана для НП.

— Скотина!

НП устроили среди белых камней на вершине высотки. Стереотрубу установили в небольшом углублении. Наблюдателям приходилось стоять на коленях или сидеть. При свете ракет были видны извилистые линии окопов, а в них скорчившиеся фигуры куривших немецких солдат. Четверо сидели справа, двое — слева.

— Контратаки русских не ждут?

— Ждут. Боятся, что под утро они постараются отбить высотку. Ну и вспотел я! — Кляко расстегнул рубаху.

— Боитесь вы, что ли?

Кляко загадочно улыбнулся, но почему он расстегнул рубаху, Лукану не объяснил. И сказал только:

— Потом увидишь.

Резко зазвонил телефон. Звонок было слышно далеко.

Шесть немецких солдат повернулись к НП. Все они попали сюда случайно: вызвали шестерых добровольцев для обороны высоты триста четырнадцать. Это было устное распоряжение командира третьей роты. Явились лишь двое. Еще полгода назад привалила бы вся рота. Но солдатам третьей роты высотка не по душе. Окопы мелкие, пули и осколки рикошетом отскакивают от камней и разлетаются во все стороны. Сегодня ночью солдаты хорошо это видели. Высотка выдвинута вперед. Один русский пулемет с правого фланга может ее отрезать. Справа, сразу же за пашней, русские окопы. Но теперь шестеро немцев сидят уже здесь и все свои надежды возлагают на артиллериста-наблюдателя. Он устроился как бог среди камней на макушке высотки. Сейчас там звонит телефон. Все, что там происходит, важно, очень важно. Телефон следовало бы прикрыть одеялом. А то его и русские услышат. Но самое интересное, что один из наблюдателей хорошо говорит по-немецки.

— Это здорово. Нам повезло.

— Чему ты удивляешься? Чехословакия на две трети была немецкой.

— А ты там жил?

— Нет.

— Откуда же ты знаешь?

— Читал в наших газетах.

— Погоди, тихо. Он говорит по телефону…

— Может, услышим что-нибудь.

— Жаль, не понимаю их языка. Но думаю, что сейчас батарее надо бы открыть огонь. Заградительный огонь. Когда начнется контратака, будет уже поздно.

— Ты думаешь, русские будут отбивать высотку?

— Не знаешь ты их, что ли?

— Посмотрим…

Кляко сердито кричит в телефонную трубку:

— Скажи ему, Иожко, я и сам соображу, как поступить… Ты немецкий не знаешь? Так скажи ему это по-турецки и не приставай. Все! — Кляко положил трубку.

— Виттнер? — спросил Лукан.

— Да. «Шисн, шисн!» [52] Schießen — стрелять (нем.) . Будет еще мне всякое швабское хайло приказывать! Наш командир — Гайнич. Нет, что ли? Тоже хайло, да свое, тем и дорог. И вообще я сыт по горло! Сегодня что-нибудь да произойдет.

— Что?

— Не знаю.

Из немецких окопов позади них то и дело взлетают ракеты. Они освещают и склоны пустых полей на восток от триста четырнадцатой.

— Господин офицер!

— Что такое? Что тебе надо?

Это был один из шестерых немецких солдат.

— Мне что-то не нравится эта тишина, господин офицер. Не подсыпать ли им снарядов? Я ведь русских знаю…

— Я тоже их знаю. Вы понимаете, черт возьми, с кем вы говорите? Я офицер! Как вы смеете обращаться ко мне как к равному!

— Извините, господин офицер, извините.

Солдат затопал ботинками и уполз. Он обогатился опытом, знал теперь, что все офицеры на свете одинаковы.

— Слышал, Лукан, как он хвост поджал? Еще слово, и я съездил бы ему по роже. Сопляк! Он, может, думает, что я ни черта не понимаю, а впрочем, начхать мне на это.