Дженнифер Чиаверини - Время прощать

Кэрол поняла, как он ее любит, и подумала, что умрет от раскаяния.

– Доктор мне не нужен, – ответила она и заплакала.

Тяжелые горячие слезы стали беззвучно капать на их сцепленные руки.

Кевин заглянул жене в лицо и тихо спросил:

– Это очень серьезно?

Она кивнула и все ему рассказала. Он пришел в ярость, но проявил это не так, как проявил бы отец Кэрол. Побледнев, Кевин отшатнулся. В воздухе между ним и его женой все еще висело ее монотонно произнесенное признание. Сейчас она молчала, не находя в себе сил поднять глаза.

– Ты не… – произнес он с видимым усилием и осекся, тяжело дыша. Его горящий взгляд был неподвижно устремлен на жену. – Дочь ты с собой не заберешь.

Кэрол невольно восхитилась его выдержкой. Отец бы уже избил ее до потери сознания.

– Без Сары я уйти не могу, – ответила она, с трудом узнав собственный голос.

– Я не допущу, чтобы мою дочь воспитывала шлюха, – сказал Кевин. – Уходи одна.

– Мне некуда идти.

Он бросился в спальню. Сара проснулась и заплакала, но Кэрол застыла на месте, слишком обессиленная, чтобы подойти к ребенку. Через минуту Кевин вернулся с плохо закрытым чемоданом, из которого свисала одежда. Схватив Кэрол за руку, он рывком поднял ее с дивана. Она вскрикнула и попыталась вырваться. Кевин сунул ей чемодан.

– Убирайся! – проревел он, подтащив жену к двери и силой выпихнув наружу.

Не слушая никаких просьб и увещеваний, он упорно толкал Кэрол к ее машине.

– Кевин, пожалуйста!

– Убирайся!

– Пожалуйста, не прогоняй меня, не разлучай меня с ребенком!

Его лицо было искажено горем и гневом. Кэрол увидела, что теперь он тоже плачет. В следующую секунду Кевин, словно обмякнув, отпустил ее, выронил чемодан и, прислонившись спиной к машине, съехал вниз. Закрыв лицо руками, он зарыдал так громко и так надрывно, словно Кэрол выцарапала у него из груди сердце. Она обняла его, стала целовать и успокаивать, обещая, что теперь все будет хорошо. Он прижал ее к себе с такой силой, что чуть не раздавил. Но она не попыталась высвободиться: ей нужна была эта боль.

Вопреки опасениям Кэрол, Кевин не подал на развод. Она восприняла это с благодарностью и первое время считала его самым великодушным из мужей. Однако годы шли, и становилось ясно: он позволил ей остаться, чтобы постоянно наказывать ее, чтобы она постоянно чувствовала, каково жить без любви. Он позволил ей по-прежнему быть его женой, но больше не любил ее. Он позволил ей воспитывать дочь, но не позволил забыть, что она, обманщица, недостойная играть роль матери семейства. Ту любовь, которую Кевин прежде испытывал к Кэрол, он стал отдавать Саре, и девочка обожала его, считая мать придирчивой и бесчувственной. Сара не знала, что до конца жизни Кевин каждый день наказывал Кэрол. Он не простил ее: в этом и заключалось наказание.

Она пыталась снова завоевать доверие мужа и с тех пор ничем больше себя не запятнала, но его сердце так и не смягчилось. Кэрол как будто бы опять превратилась в девочку, которая отчаянно старалась стать лучше, чтобы отец ее полюбил. Ни в детстве, ни теперь ей не удалось достичь цели.

Сара оказалась последней надеждой своей матери: Кэрол без устали толкала дочь вперед, надеясь вырастить идеального ребенка – мечту любого отца. Может быть, увидев, как его жена старается искупить свою вину, Кевин позволит ей снова стать частью семьи? Но и этот план провалился. Муж и так считал дочь идеальной, души в ней не чаял при всех ее недостатках. Кэрол удалось только одно: настроить девочку против себя, внушить ей, будто в глазах собственной матери она никогда не бывает достаточно хороша. А мать хотела совсем не этого. Ничто не складывалось так, как хотела Кэрол.

Только с одним человеком может быть тяжелее, чем с мужчиной, который тебя не простил, – с дочерью, которая тебя презирает.

Обычно Гвен воспринимала окончание весеннего семестра как большое облегчение: очередной учебный год позади, очередная группа голодных молодых умов накормлена знаниями (хотя вернее было бы сказать: «Очередная группа упрямых молодых умов напичкана знаниями через силу»). Но в этот раз приближение каникул не радовало Гвен. Меньше недели оставалось до того дня, которого она всегда так ждала, а теперь так боялась: ее дочь оканчивала колледж. Потом, после короткого лета в Уотерфорде, Саммер должна была отправиться в Пенсильванский университет. Исходя из собственного опыта, Гвен догадывалась, что она вряд ли будет часто оттуда приезжать. Скоро Уотерфорд станет для нее домом матери, а Филадельфия – собственным домом. Скорее всего, они будут видеться только несколько раз в год. Ей, Гвен, придется очень нелегко, ведь с рождения и до сих пор Саммер была у нее на глазах каждый день. Поступив в школу, девушка переехала в квартирку в центре Уотерфорда, но по нескольку раз в неделю заходила к матери, чтобы постирать белье, позаниматься квилтингом, взять что-нибудь из вещей. Заскакивая «на минутку», она оставалась попить чаю и поговорить по душам. Больше этого не будет. Дом превратится в покинутое гнездо, пустую скорлупку, заброшенную цитадель одинокого материнства.