Андрей Шаргородский - Женские слёзы - двести пятьдесят оттенков мокрого (сборник)

Утром воздух чистый и прозрачный. Слышно далеко. Сидя в камышах, слышал, что она все-таки пришла к моему дому и играла. Досидев до обеда и наловив почти ведро карасей, я украдкой пробрался к дому Тони и стал наблюдать, сидя в кустах. Машина стояла возле дома, значит, она никуда не уехала. Весь дрожа от какого-то озноба, вышел из кустов и подошел к калитке. Громко, чтобы было слышно всем вокруг, заорал:

– Антонина Павловна, можно вас на минутку, – она тут же выскочила, и по ее глазам я прочитал, что она рада моему приходу, – это Вам, от всей души, за прекрасные утренние концерты, ешьте на здоровье!

Я оставил ведро и под взгляды соседей, которые не могли не выйти, чтобы вживую посмотреть свежие новости, развернулся и пошел домой.

Вопреки моей уверенности, на следующее утро саксофон вновь завыл под окном, но не в четыре, а в пять часов.

– Доброе утро, Антонина Павловна. Подарок за рыбку?

Она молча кивнула, продолжая играть.

– Спасибо, но мне пора собираться, извините.

– Я все знаю про асфальт, – саксофон замолк.

– Жаль, хотелось сделать сюрприз.

– Он удался, я не ожидала.

– Ну, тогда почему до сих пор ты издеваешься надо мной по утрам?

– Пришла пригласить тебя на ужин, как обещала. Концертов больше не будет. В семь часов утка будет на столе. Пить будем мою наливку, так что ничего не покупай.

Ее красивое тело, одетое в спортивный костюм, как бы говорило мне, удаляясь: «Вечером, возможно, что-то будет».

Через все село идти с букетом полевых цветов и остаться незамеченным – это задача невыполнимая. Казалось, вся деревня, совершенно случайно, вышла к своим калиткам, и я, под прицелом сотен глаз, пытался сохранить спокойствие на лице. Скорее всего, у меня был глупейший вид, но прятаться и стараться «остаться незамеченным» было бы еще хуже. «В конце концов, – рассуждал я, – мы свободные люди и имеем право ходить друг к другу в гости». Но это была теория, а на практике я примерно представлял, что шептали мне вослед. Из того самое безобидное, наверно, было: «пошел топтать цыпочку наш тихоня». Дверь была открыта. Зайдя в прихожую, постучался.

– Заходи, красавчик! – томно раздалось из комнаты.

Войдя в комнату, посреди которой стоял шикарно накрытый стол с икрой, балыком и дымящейся уткой, я увидел возлежавшую на широкой тахте Тоню с дымящей сигаретой во рту.

– Ты куришь? – вместо «здрасьте» вырвалось у меня.

– Это мой самый маленький недостаток, который ты сегодня, Сережа, узнаешь обо мне. Заходи, цветы, наверное, мне? – она поднялась, и я был сражен ее короткой юбочкой и блузкой с умопомрачительным декольте.

– Да, конечно, – растерянно промычал я.

– Не волнуйся, я так оделась не для того, чтобы тебя соблазнить, а чтобы ты не сильно обращал внимание на то, что я, как это сказать помягче, бухая. Давай сразу договоримся: сегодня без рук, поцелуев, соплей и признаний. Говорить буду я, так как ты обо мне ничего не знаешь и собираешься, как это не печально звучит, сделать из меня послушную жену и заботливую мать. Я ничего не напутала?

Она действительно была пьяна, но не то что критично, но все же…

– Да, ты правильно поняла мои намерения, Антонина Павловна.

– Все, можешь меня звать Тоней и переходить на «ты». Не думала, что ты меня удивишь, но ты, все-таки, сумел. Молодец! Как тебе это удалось, ты потом расскажешь, а пока давай выпьем за дорогу, которая привела тебя ко мне в прямом и переносном смысле слова.

Мы чокнулись и выпили. Напиток был вкусный. Запах и вкус подсказывал, что настойка на смородине. Запаха водки или спирта не было.

– Отличный напиток! Сама делаешь?

– Сама, потом расскажу.

– Кстати, это тоже плюс тебе.

– Согласна! Если бы я каждый день пила эту гадость из магазина, то ты бы не глянул в мою сторону.

– Каждый день?

– Да, председатель, каждый день. Я в запое.

– Тоня не пугай меня.

– А никто и не обещал, что будет легко и гладко. Будет, если не сбежишь, трудно, даже очень трудно, но скучать ты не будешь, это я тебе обещаю!

– И давно ты пристрастилась к этому?

– Три года назад, после того, как утопила своего мужа!

– Так, – я поднялся, – Тоня, я, наверно, пойду, ты тут «приняла на грудь» и сидишь прикалываешься, а я, дурак, уши развесил.

– Сядь, Сережа, сядь! Никто тут не прикалывается. Я тебе обещала все рассказать, чтобы потом ты меня не упрекал, что что-то я от тебя скрыла?

– Обещала!

– Так вот сиди и слушай, только сначала давай еще по рюмке, легче будет мне рассказывать, а тебе слушать.