Николай Редькин - Тихая Виледь

«Милая моя! – думал сейчас Борис. – Сын прав, что отказался обсуждать свое будущее. Скорее всего, он останется здесь. Пожалуй, мы не зря провели нынешнее лето».

Борис, как любопытный мальчишка, непременно хотел удостовериться, что райком закрыт. Его больше нет.

Вечером он вышел погулять и посмотреть. Направился к центру села, прошел мимо обезображенной людьми и временем церкви, на крыше алтаря которой стояла стройная березка.

«И тут ты, бабушка Дарья», – странно проговорил он, и если бы кто-то слышал его, то удивился бы его бормотанию. А он думал в эту минуту, что теперь, и наверное, уже скоро, Дарьины березки сойдут с крыш уцелевших храмов.

Навстречу ему группками беззаботная молодежь шла в Летний парк, где уже звучала музыка. Туда, наверное, отправились и Настя с Алексеем. «Муж и жена!» – усмехался он про себя.

Миновал старое здание почты и низенькое, спрятавшееся в березах и тополях здание типографии. Вышел к дворцу-райкому (бывшему), в окнах которого горел свет.

Спросил милиционера, что стоял у входа, что нынче происходит внутри здания. Милиционер, молодой, длинный, как жердь, словоохотливый сержант, отвечал ему, что комиссия, созданная райисполкомом, производит опись имущества и документов.

Стало быть, правда. Райком закрыт. Все ушли домой. Комиссия описывает бумаги.

Он пошел дальше, думая о своем, – мимо Дома культуры, где работала новоявленная невестка. Мимо двухэтажного каменного здания школы, где учила детей светлому и доброму Лидия Гомзякова (Лидия Ивановна), супруга Федьки.

На перекрестке улиц Советской и Ленина он постоял, пропуская машины и глядя на четырехэтажное здание Дома ветеранов, в одной из клетушек-квартир которого его столетняя бабушка Дарья перемогала зиму с одинокими стариками и старушками из всех окрестных деревень.

Здание это на фоне других одноэтажных частных домов казалось огромным, тяжелым. Одним торцом оно выходило к центральной улице, другим к реке, на берегу которой в этом месте стоял бар-часовня (с перекрестка он не был виден).

Миновав перекресток, он пошел дальше. Он хотел побродить по селу накануне отъезда, проститься со знакомыми местами.

У огромной кирпичной арки остановился. По обе стороны арки висели стенды с фотографиями передовиков покровского колхоза.

Через арку въезжали частные и служебные машины. Останавливались на площади перед двухэтажным каменным зданием колхозной конторы, по ту и другую сторону от огромного бюста Ленина, что стоял в центре этой небольшой приконторной площади (покровское хозяйство носило имя вождя).

Постояв с минуту, Борис перешел дорогу и по узенькой улице, застроенной частными домами, пошел к реке.

В этом месте река делала крутой поворот, и берег, на котором стояли частные дома и вдоль которого тянулись картофельные огороды, был очень высоким.

Борис стоял на берегу, наблюдая, как внизу, на небольшом плотике, привязанном к берегу, молодая женщина полоскала белье (звуки эти были приятны ему в вечерней тишине). Низкорослый мужчина помогал ей – отжимал белье и бросал в большой таз.

От плотика вверх, прямо к тропинке, на которой стоял Борис, тянулись сходни из длинных досок, сколоченных большими брусками, которые служили ступеньками.

Когда мужчина, отжав последнюю вещь, вскинул тяжелый таз на плечо и стал подниматься по сходням, Борис, не дожидаясь его, отправился назад по тропинке между кустами картошки, что была посажена здесь до самого обрывистого берега.

Вскоре вышел на центральную улицу.

Возвращаясь к дому Манефы, он все-таки прошел мимо райкома, окна которого теперь были темны. Но у райкомовских дверей по-прежнему стоял милиционер с кобурой на боку…

Настя и Алексей сегодня снова выкинули номер – не ночевали дома.

Они долго бродили в покровском поле, где еще в разгаре был колхозный сенокос (до самой реки тянулись валы неубранного сена), а потом не на танцы отправились, а в Заднегорье, надеясь получить приют у бабушки Дарьи.

Бабушка приняла их с охотою.

Всю ночь они провели в классе-избе в объятиях друг друга, а днем, когда солнце уже клонилось к полудню, проснулись и, счастливые, побежали с угора к Портомою, где, умываясь, брызгали друг в друга водой и хохотали на всю округу. Набесившись вволю, они стали медленно подниматься в деревню по дороге, которая, как действительно казалось отсюда, снизу, не в деревню вела, а в небеса.

Алексей подхватил какую-то палку и шел, на нее опираясь, а Настя, глядя на эту палку, отпускала в его адрес шуточки, какие могут быть только между влюбленными.