Николай Редькин - Тихая Виледь

– Сынок, – продолжала Татьяна Владимировна все тем же тихим голосом, – Настя, наверное, хорошая девушка, но она не член нашей семьи, мы даже не знакомы с ней.

– Вот и познакомимся! Все сразу и решим, – стоял на своем сынок.

И мать не хотела сейчас уступать ему. Алексей, кажется, понял щепетильность момента, оглядел всех и со смехом сказал:

– Демократия в столице победила! Пусть она торжествует и в нашей семье. Будем голосовать!

– Я считаю, что семейные дела мы должны обсудить сами, – была непреклонна Татьяна Владимировна.

– Итак! Один голос против. – Алексей сейчас был весел и оживлен. – С папочкой все ясно. Он уже проголосовал – из-за стола вскакивал, руками разводил и речи толкал. Два против!

– Вот что! – хотел было что-то сказать папочка. Но Алексей остановил его.

– Нет, нет, папочка! Голосование еще не окончено. Не нарушай процедуру. Павел, – обратился Алексей к брату.

Тот пожал плечами.

– Брат ты мне или не брат?

– А ты не дави. Ишь, какой выискался. Ухарь! – рыкнул отец.

Татьяна Владимировна чувствовала, что семейный совет сегодня превращается в фарс.

– Да не знаю, – мямлил Павел.

– Не понял. – Алексей с усмешкой смотрел на брата. – Воздерживаешься, что ли? Ни там, ни сям. Ни за красных, ни за белых?

– Да пусть приходит, – наконец определился брат, – все равно Лешка с ней уж… – И Павел почему-то покраснел.

– Два-два! – И Алексей обратился к тетке Манефе, стараясь привлечь ее на свою сторону.

– Зря ты, Борис, на Настю… – сказала Манефа насупившемуся брату, понимающему, что вопрос решается не в его пользу. – Добрая она девка. Да и не Лясников природы, – Гомзяковых. Видно же природу-то…

Алексей объявил, что вопрос решен, и пошел за Настей. Через несколько минут она пришла, смущенно сказала: «Здравствуйте», – не зная, что делать дальше.

– Садись, Настя, – Алексей подал ей стул.

Настя села за стол, положила одну руку на другую, как примерная ученица, и сказала милым, тихим голосом (само умиление):

– Татьяна Владимировна, я хорошая.

С мгновение все молчали, словно не поняли, что такое объявила им девушка.

И вдруг Алексей засмеялся, громко, на весь дом. Он не сразу успокоился.

– Настя, класс! – гоготал он. – У Портомоя она заявила мне, что красивая. А вам – что хорошая. Чего вам еще надо?

И Павел не мог сдержать смеха, глядя на Настю, которая старалась быть серьезной, хотя это у нее не очень-то выходило. Улыбка гуляла по ее прелестным губам.

– Знакомьтесь, – добивал Алексей изумленных предков, – это моя жена, Анастасия Федоровна, прошу любить и жаловать. – И он добавил, что всякие глупые документы, вроде свидетельства о браке, они оформят потом.

– И давно вы, Настя… как жена?.. – Не могла прийти в себя Татьяна Владимировна.

– Если наш семейный совет решит, то мы с Настей назовем и день, и час, и поле, и копну…

– Алексей! – взмолилась мать.

– А твои-то, Настенька, знают ли? – спросила Манефа.

– Нет еще! – вздохнула Настя. – Отцу нелегко сейчас. Но, я думаю, они поймут нас…

Алексей фактически вел семейный совет.

Он выступал теперь как глава новой, вдруг явившейся пред очи родственников семьи.

Сам принимал решения, которым мать уже не могла противиться. Как и настаивал Алексей прежде, он остается в Покрове на неделю-две.

Планы дальнейшей своей семейной жизни он отказался обсуждать, сказав, что еще не время.

Он пытался успокоить мать, что ничего страшного не случится с институтом за две-три недели его отсутствия.

Предложил семье попрощаться с бабушкой Дарьей и уехать из Покрова уже в ближайшие дни, как и настаивает мать.

– Командир выискался, – проворчал отец, но без злобы и гнева.

И все поняли, что вопрос решен.

Борис долго не мог успокоиться. Его возмущало не то, что самоуправный сын его женился (как он говорит), не спросив соизволения отца и матери, даже не поставив их в известность.

Его бесил выбор сына. Ему придется родниться с Лясниками, с теми, от кого он уходил всю жизнь, кого старался забыть.

Теперь, казалось, он мог торжествовать над ними. Райком закрыт. Федька опозорен, раздавлен. Даже странно как-то, что райкома нет. Нет того, что было всегда. Казалось, во все времена. Был. Всегда будет.

И вдруг – один миг. И нет его.

Он не случайно этим летом приехал на родину. Он словно чувствовал миг своего торжества. И именно теперь сын его выкинул номер!

А что, собственно, сын? – успокаивал себя Борис. У него другая жизнь. Другая писня. Напрасно мать, любящая сыночка, пыталась убедить его сегодня после семейного совета, что если они с Настей действительно поженятся (без свидетельства о браке она не считала их женитьбу законной), то могут переехать жить к ним в город: «Мы вам выделим комнату».