Николай Редькин - Тихая Виледь

– Там ты увидишь ее, – говорил он, – и, я думаю, ты не разочаруешься в ней.

И ей ничего не оставалось, как только просить его не возвращаться из Покрова так поздно – часть дороги шла лесом, а вечера стали темными.

Солнечным воскресным днем Осиповы, благословленные бабушкой Дарьей, отправились в Прислониху.

Когда вышли они из заднегорского леса на Большую дорогу и поднялись в угор, с которого уже была видна Прислониха, то немало дивились открывшемуся зрелищу.

На дороге и на лугу близ деревни стояло много машин. Разноцветные крыши их украшали поляну, словно лоскутное одеяло. Отсюда, сверху, было видно, как из машин выходили люди, старики и дети, мужчины и женщины. Все они казались такими маленькими, словно все и были детьми (Божьими детьми).

Шли они лугом к Прислонихе, куда несколько мужиков несли огромный деревянный крест, сгибались под его тяжестью. Отец Михаил шел вместе с народом к святому месту. За ним следовал церковный хор – несколько молодых девушек и женщин в ослепительно белых платках.

Алексей пытался угадать, которая из них Настя. Но отсюда, сверху, было трудно разобрать.

Осиповы сошли с угора и присоединились к общей процессии. Проследовав лугом, спустились в небольшой ложок и из него стали подниматься в гору к Прислонихе, где чуть выше единственного уцелевшего дома, на том самом месте, где когда-то стояла часовня, покровскими мужиками очищено пространство от травы и кустарников. Оно окружено было со всех сторон стройными высокими березками, как свечками.

Крест мужики положили около выкопанной ямы. Подходивший народ останавливался у березок вокруг всего очищенного пространства, ожидая начала богослужения.

Отец Михаил, высокий красавец с широкой густой бородой, поднялся вместе со своим немногочисленным хором на самое высокое место и, видный отовсюду и всеми, начал молебен своим приятным мягким голосом.

Алексей, стоявший у гладкоствольной березки, не столько слушал батюшку, сколько наблюдал за матушкой своей, пристально разглядывавшей участниц церковного хора.

Для него, полного светлых чувств, в центре этого святого действа был не красавец-священник с окладистой бородой, а Настя. И когда церковный хор пел: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим…», то явственнее слышал он ее голос среди других голосов. Он казался ему чище и звонче других.

И когда после богослужения батюшка предложил всем желающим приложиться к кресту, прежде чем его вкопают в землю, Алексей пошел в толпе старушек, но не к кресту, а к Насте, ожидавшей его. Открытые людям, выстроившимся в очередь целовать крест, и теплому ветру августа, любя треплющего березки-свечки, – они казались самыми счастливыми из всех собравшихся здесь людей.

И говорили что-то женщине, что обращалась к ним (матушке Насти), и батюшке, распоряжавшемся мужиками, которые по его команде поднимали крест и устанавливали его в яму. И засыпали яму землей, и утрамбовывали ее.

– По крупицам собирается Святая Русь, – обратился отец Михаил к народу с проповедью, когда крест был установлен, – в прошлом уничтожали не только храмы, но само достоинство человека. Но Господь поругаем не бывает. Пришло время вспомнить все. Здесь был храм. Здесь Бог слышал стенания каждого человека, его слезы, мольбы. Приходите сюда. Здесь кирпичи, камни, земля намоленная. Дай Бог, чтобы с установлением поклонных крестов по крупицам восстанавливалась и наша душа, чтобы были мы милосерднее, милостивее друг к другу. Нам есть о чем поговорить с Богом…

И люди крестились, глядя на крест, на котором значилось:

«Поклонный крест установлен

18 августа 1991 года.

Часовня Николая Чудотворца.

Построена в XVIII веке».

На другой же стороне резьбой по дереву были означены совсем земные стихи, удивившие Алексея.

Он указал на эту надпись Насте.

Не сдерживая улыбки, она сказала Алексею, что стихи сочинил и вырезал на кресте один из мужиков, изготавливавших крест, а отец Михаил, не лишенный юмора и поэтического таланта, благословил это творчество.

В это время Павел обследовал пространство вокруг и в березах, в густой траве, нашел часть плиты, на которой сохранилась надпись «Иван Иванович Бебякин».