Олдос Хаксли - Желтый Кром

Джордж закрыл дверь и вернулся в свое кресло. Но любопытство его не было удовлетворено. Оно было удовлетворено лишь частично, но это только разожгло его аппетит. Куда ведет винтовая лестница? Зачем была послана туда служанка? Это не его дело, продолжал он повторять про себя, не его дело. Он попытался читать, но внимание его рассеивалось. Мелодичные часы пробили четверть первого. Внезапно решившись, Джордж поднялся, пересек комнату, открыл спрятанную в стене дверь и начал подниматься по ступеням. Он миновал первое окно, поднялся по спирали выше и подошел ко второму. На мгновенье он остановился и посмотрел наружу. Сердце билось тревожно, словно впереди подстерегала какая-то неведомая опасность. То, что он делает, говорил он себе, совершенно не подобает джентльмену, так могут поступать только ужасно невоспитанные люди. Ступая на цыпочках, он двинулся вперед и вверх. Еще один виток, потом еще полвитка, и перед ним оказалась дверь. Он остановился перед ней, прислушиваясь, но не услышал ни звука. Приложив глаз к замочной скважине, он не увидел ничего, кроме полоски белой, освещенной солнцем стены. Набравшись смелости, он повернул ручку, переступил порог — и остолбенел, раскрыв рот от того, что увидел.

В центре уютно освещенной солнцем маленькой комнаты («сейчас это будуар Присциллы», — мимоходом заметил мистер Уимбуш) стоял небольшой круглый стол красного дерева. В его полированной поверхности, как в зеркале, отражался хрусталь, фарфор и серебро — вся сияющая сервировка изысканного ленча. Этот пиршественный стол был плотно уставлен: холодный цыпленок, ваза с фруктами, большой окорок, рассеченный до сокровенных глубин, где таились слои нежнейшего белого и розового, коричневое пушечное ядро фруктового пудинга, изящная бутылка белого рейнского и графин кларета. Вокруг стола сидели три сестры, очаровательные Лапит — и ели.

При внезапном появлении Джорджа они все повернулись к двери и теперь застыли, остолбенев от такого же изумления, какое поразило Джорджа. Джорджиана, сидевшая лицом прямо к двери, уставилась на него огромными темными глазами. Между большим и указательным пальцами правой руки она держала ножку разорванного цыпленка, изящно отставив согнутый мизинец.

Джорджиана открыла рот, но ножка цыпленка так и не достигла пункта своего назначения: она повисла в воздухе, словно завороженная. Ее сестры повернулись, чтобы посмотреть на незваного гостя. Каролина все еще крепко сжимала вилку и нож, пальцы Эмелины держали рюмку с кларетом. Казалось, очень долгое время Джордж и три сестры молча, с изумлением смотрели друг на друга, застыв скульптурной группой. Потом Джорджиана уронила цыплячью кость, нож и вилка Каролины со звоном упали на тарелку. Это вывело всех из оцепенения. Эмелина вскочила на ноги, испустив крик. Волна паники достигла Джорджа. Он повернулся и, бормоча что-то неразборчивое, бросился вон из комнаты и вниз по винтовой лестнице. Остановился он в зале и там, один в тихом доме, начал хохотать.

За ленчем все заметили, что сестры ели несколько больше, чем обычно. Джорджиана позабавлялась немного с несколькими фасолинами и съела ложку телячьего студня.

— Сегодня я чувствую себя лучше, — сказала она лорду Тимпани, когда тот поздравил ее с появлением аппетита, — немного более материальной, — добавила она с нервным смешком. Подняв голову, она встретилась взглядом с Джорджем. Румянец залил ее щеки, и она поспешно отвела глаза.

Позднее они на какое-то время оказались в саду наедине.

— Вы никому не расскажете, Джордж? Обещайте, что не расскажете, — произнесла она умоляюще. — Это сделало бы нас такими смешными в глазах всех. И кроме того, еда ведь такое бездуховное занятие! Обещайте, что вы никому не расскажете.

— Расскажу, — безжалостно ответил Джордж. — Всем расскажу, если вы не…

— Это шантаж.

— Мне все равно, — сказал Джордж. — Даю вам двадцать четыре часа на размышление.

Леди Лапит была, конечно, разочарована: она-то надеялась на большее — на Тимпани с короной пэра. Но и Джордж, в конце концов, был не так уж плох. На Новый год они поженились.

— Мой бедный дед! — добавил мистер Уимбуш, закрывая книгу и снимая пенсне. — Всякий раз, когда я читаю в газетах об угнетенных нациях, я думаю о нем. — Он разжег свою сигару. — Это был настоящий матриархат, в высшей степени централизованная власть и никаких демократических институтов.

Генри Уимбуш замолчал. В воцарившейся тишине снова стал слышен шепот Айвора, объяснявшего свои спиритуалистические эскизы. Внезапно проснулась задремавшая было Присцилла.