Филимон Сергеев - Идущий от солнца

– Это хорошая примета, – после долгого молчания тихо сказал капитан, вглядываясь в лица оторопевших людей. – Создатель, несмотря ни на что, готов принять тебя в свою обитель и не только душу твою, но и оболочку… и даже слезы. Это твоя победа над земным разумом. Оставь в покое свои вещи и скажи Создателю несколько слов.

– Что я скажу ему, родные мои?! По всем приметам, он многое наперед знает. Одно мне теперь ясно: без его вмешательства человек на Земле пропадет. И светлый разум Земли пропадет. А если Он даст волю ненасытным торгашам, один пепел от Земли останется… Беда ждет землю, умопомрачительная беда, у истоков которой – деньги, паразитизм! Будь они прокляты, эти разукрашенные бумажки! Я счастлив, что у меня их нет.

– И теперь никогда не будет! – неожиданно перебил его капитан Круз. – Счастье твое именно в том, что их у тебя нет и не будет! Но будет много друзей, дорогой Иван Петрович, увлекательная работа и огромная лавина интеллектуальных людей, восхищенных твоим талантом.

– Если ты найдешь родник вечности на другой планете, – внезапно донесся из глубины корабля женский голос, – то мы сделаем тебя долгожителем Одиссеи, а потом поставим тебе памятник на площади «Равноправия» из солнечной плазмы. Этот памятник простоит миллионы лет, и его никто и никогда не разрушит.

– Интересно, почему? – удивился американец.

– Потому что у нас нет богатых и бедных, и по этой причине никогда не будет терроризма и войн, – скрипучим голосом пояснил капитан космического корабля и, посмотрев на солнце, попросил всех пройти в космоплан. – Целуйте Землю, дорогие мои. – вдруг строго сказал он и опять перекрестился. – Больше вы ее никогда не увидите.

Оторопевшие люди смотрели на родную Землю, словно изгои, лишенные жилища и сердечного тепла единственной матери.

Они знали, что где-то далеко в космическом пространстве благоухает и цветет совсем другая жизнь, наполненная взаимным человеческим состраданием и любовью. Но как трудно было прощаться с тем, что стало их земной жизнью, бушующей бесконечными потрясениями и неутомимым трудом, дающим пищу и надежду на светлое будущее.

– Прости, Земля, за все, за то, что мы не сохранили тебя, превратив твое великолепие, твой неизмеримый дух блаженства не в космический рай, а в обычный и теперь уже никому не нужный сундук с деньгами. Прощай! – Иван Петрович вдруг упал на колени и, вцепившись израненными руками в теплую землю, уткнулся во влажную мякоть векового ягеля. – Прощай, родная земля… и помни, моя неповторимая радость… ты вечна в моей душе. как печаль первой любви.

Щебетали и пели свои звонкие песни снегири и зяблики, курлыкали где-то высоко в небе потревоженные журавли, кружились над космическим кораблем синицы и ласточки, и от этой весенней стихии в душе Ивана росла боль, жалость и даже какое-то невыносимое, почти безрассудное сострадание к родной Земле, потерявшей смысл существования. Но самое удивительное – предчувствуя гибель Земли, гибель того, на чем вырос человек и стал его неотъемлемой частью, Иван был взволнован и потрясен меньше, чем Вериной любовью. Он прекрасно понимал, что, покинув Землю, он лишает себя и Веру того несказанного вакуума, того неповторимого благоухания природы, в объятьях которой у них возникла любовь, и сердце его леденело от жуткой потери. Ему было страшно подумать о том, что там, на другой планете, будут журчать совсем другие ручьи и петь птицы, которых он никогда не видел и не слышал. И самое ужасное то, что Вере предстояло жить в «гареме», постоянно наполненном приходящими и уходящими мужчинами с различных планет и галактик, имеющих не только различную привлекательную внешность, но и заряд определенной космической энергии, способствующей взаимным необыкновенным чувствам и безудержной человеческой страсти. «Как моя любимая ненаглядная Верушка поведет себя с мужчинами, оболочка и душа которых пропитана миллиардами космических разрядов и сотнями совсем неизученных магнитных полей? Сумеет ли она выстоять перед их соблазнами и совсем неземными чувствами?» – эти мысли не покидали Ивана ни на одну секунду, особенно сейчас, когда расстояние между Землей и Одиссеей через несколько часов должно было превратиться в пропасть, за которой законы совсем другой, неизвестной ему жизни. За дверью космоплана начиналась другая цивилизация.

– Верушка, подойди ко мне, – устало сказал он, поставив стопку книг у входа на корабль. – Я места себе не нахожу… ты слышишь меня?!