Филимон Сергеев - Идущий от солнца

– Медвежья желчь в подсушенном стерильном виде. Средство для омоложения и усиленной потенции.

Когда все ушли в дом, Иван Петрович долго молчал, видимо, подыскивал нужные слова, а потом вдруг сел на сломленное ветром дерево, и слезы опять потекли из его глаз.

– Вы простите меня, Александр Тимофеевич, но у меня такая боль в груди, что я не знаю, с чего начать. Ведь я подонок, – тихо выдавил он и, посмотрев на солнце, еще больше разревелся. – Типичный подонок, который спасает собственную шкуру. Я натворил такое.

– Мне Мария Лиственница, правда очень невнятно, пыталась объяснить. – Александр Тимофеевич достал мобильник и присел на первый попавшийся пенек. – Я даже записал ее сбивчивую речь. Но мало что понял. Она была очень взволнована безжалостным отношением к ней и поведением своей дочери, которая влюбилась в человека намного старше.

– Александр Тимофеевич, умоляю вас, не надо включать запись. То, что вы навестили меня, это уже здорово. Мы с вами русские люди, земляки, и должны помогать друг другу. Для меня ваше появление в брусничном суземье – большая честь. Вы, как я понял, доверяете мне, и вас интересуют мои творческие поиски.

– Ты прав, Иван. Как личность ты очень любопытен, потому что я сам в этой жизни кое-что умею, и многие люди благодарны мне. А я хотел бы научиться любить людей, как ты. Судя по всему, всех, кого ты любишь и уважаешь, все отвечают взаимностью, а это у меня не всегда получается. Ты курить не бросил?

– Нет, правда сейчас сигареты кончились, но есть махорка. Подождите, я схожу за ней.

– Не надо. Я угощу тебя хорошими сигаретами и отличным виски, настоянным на проросших зернах ячменя. Кстати, я привез тебе кое-что из русских классиков, но это потом.

– От виски я не откажусь, Александр Тимофеевич, только вдвоем… и по чуть-чуть. У нас впереди очень важный и трудный разговор.

– Я думаю, моё английское виски нашей беседе не помешает!?

Молчанов поднялся в салон вертолета и принес оттуда бутылку виски, два полиэтиленовых стакана, сигареты и уже порезанный ананас.

– Я слушаю тебя. Только будь краток. Вечером я встречаюсь с людьми, судьба которых зависит от моих решений. Иначе они работу потеряют.

– Но тут, Александр Тимофеевич, такая печаль свалилась на нашу грешную землю, не только работу – голову можно потерять, – Иван разлил виски и задумался. – Вся надежда теперь только на вас, дорогой мой человек. На вашу редкую сообразительность, глубокую проницательность, я бы сказал, даже прозорливость, иначе не справиться. Давайте за то, чтобы все получилось.

– Давай, – Молчанов выпил пол стакана и, предложив душистые сигареты, лукаво улыбнулся. – Только прошу тебя, не говори загадками. Прежде чем выполнить твою просьбу, я должен знать все до мелочей, а потом хорошенько подумать. Скажи мне, философ-самоучка, это правда, что ты хочешь уничтожить родник, ради которого ты ушел от людей и затаился в своем космическом капище?

– Родника нет больше, – словно острым ножом отрезал Иван, и лицо его сморщилось.

– Как, нет? – удивился Молчанов.

– Очень просто, – лицо Ивана помрачнело, и он, уткнувшись головой в сжатые кулаки, вдруг громко запричитал:

– Что ты сделал с ним, Иван Петрович? Перестань бормотать и мучить себя – оборвал его Молчанов.

– Я уничтожил его, – с грустью ответил Иван и отодвинул стакан.

– Уничтожил? Каким образом?

– Взорвал, как ненужную лужу, а святую воду перемешал с болотной и речной водой.

– Ты с ума сошел!

– Может быть…

– Я так хотел окунуться в его космические тайны, в харизму его чудес. Ведь это был, как я понял тебя, родник человеческой мудрости?

– Да, дорогой мой, Александр Тимофеевич. Через родник вечности я открыл совсем другой мир, от которого мне трудно отказаться. Мир неодушевленной, порой статичной материи, казалось бы, совсем неприметной, иногда микроскопической, но превращающейся на моих глазах в мир всеобъемлющего разумного духа, намного превосходящего разум человека.

– Говори… Почему ты замолчал? Ты опять плачешь?

– Мне плохо. Оказывается, мы с в вами, Александр Тимофеевич, всего-навсего духовная стадия электронного супердискретного процесса, происходящего в космосе. Вы только вдумайтесь в мои слова: дискретность означает скачок, в противовес беспрерывному, постоянному и равномерному движению. Но этот скачок является закономерностью и подкрепляется разумом космического пространства и временем в миллиарды световых лет. Это не скачок прыгуна, которому вместо канифоли подбавили в снаряжение скипидара. Это и не глупый преступно-невменяемый прыжок из социализма в капитализм. Это нерушимый, не поддающийся исправлению закон Вселенной, происходящий с точностью квантовых часов. В этом смысле у космического пространства могут поучиться многие образованные люди.