Филимон Сергеев - Идущий от солнца

И вот несколько дней назад, милая моя бабушка, я получил твою двадцатку и, достав себе обновку за семнадцать рублей, на три рубля накупил разного хлеба. Надо сказать, что белые булки в столице и в самом деле очень вкусные, особенно сдобные кирпичики за тридцать копеек. Хлеба я набрал на целую неделю, потому, как тебе известно, люблю черствый, почти сухой хлеб, и, кроме того, у меня сейчас совершенно нет времени ходить в магазин. Ведь я уже прошел основные экзамены в институт и теперь готовлюсь к общеобразовательным предметам. Так вот, прихожу я вчера из библиотеки, открываю свою тумбочку, а хлеба там нет.

Спрашиваю у сокурсников: „Где хлеб, ребята?“ А они мне в ответ: „Тараканы съели…“ – „Какие тараканы?“ – „Двуногие“, – отвечают.

Потом объяснили: „По комнатам санитарный рейд ходил, вот им и не понравились твои сухари…“

Досадно мне стало. Я ведь, родненькая моя, специально хлебушек подсушивал. Да пусть бы он и совсем засох, но как так можно – по чужим тумбочкам шарить?!

Разыскал я студентов из этого рейда, спрашиваю у них: „Куда вы дели хлеб из двести шестнадцатой комнаты?“ А они мне в ответ: „Съели мы твой хлеб, парень, разделили на три части – и съели, а сухари выбросили… Вопросы еще будут?“ – „Вопросов, – говорю, – больше не будет, только за такие шуточки по морде полагается!“ А один из них, что поздоровее немного и постарше остальных лет на пять, посмотрел мрачно на мои ботинки да ехидно так и спрашивает: „Ты из какой тундры прикатил?! У нас тут свои порядки, а если общежитие не нравится – фатеру сымай!“ А эта фатера, знаешь, сколько здесь стоит? Ноги вытянешь – не расплатишься… Вот и подумал я тогда, глядя на этих парней из „санитарного“ рейда: „А ведь через четыре года учебы из меня может получиться такой же зверь, как они, и на сцене, кроме злодеев, мне больше ничего не доверят играть…“

Поднялся к себе в комнату, бросился на койку и разревелся. А утром мои сокурсники, видя, что мне плохо, предложили сходить в учебный театр на просмотр курсовой работы. Честно говоря, такого предложения я не ожидал, потому что соседи мои по комнате – очень неразговорчивые ребята. Но отказываться не стал.

Часа через полтора был уже в театре. Ты не представляешь, какое радостное чувство испытал я, глядя на сцену. Слезы навернулись на глаза, когда заиграла торжественная музыка, и занавес стал медленно раздвигаться.

И вдруг вижу: на сцену вышли, кто бы ты думала? Да, эти самые трое злодеев! Только лица у них были совсем другие, и глаза какие-то непохожие на те, что я видел в общежитии. И не потому, что они были чересчур чуткими, как будто их подменили. Они и роли играли такие же доброжелательные, и даже нравились многим зрителям.

Но я-то, я думал о том, как же ловко человек может скрывать свое истинное лицо! Я поинтересовался у своих ребят-однокашников по комнате, знают ли они этих студентов. И ребята по секрету сказали, что знают и что вчера они устроили небольшую пирушку, и мой хлеб, по-видимому, пошел на закуску.

Вот так, милая моя бабушка! Для них, родненькая моя, хлеб – это закуска, а для меня.

Ну да ладно. Спасибо тебе, родительница моя, за пятерочку, которую ты в письмо вложила, спасибо за сушеные грибы, ягоды. Теперь у меня все есть: и хлеб, и суп грибной, и кисель. Конечно, готовить самому времени не хватает, но зато дешево и сердито.

Милая моя бабушка, я обязательно приеду, как только сдам все экзамены и подзаработаю немного денег на товарной станции. Письмо свое заканчиваю, потому что уже три часа ночи и товарищам по комнате очень мешает свет настольной лампы.

Обнимаю тебя. Привет Нюре, дяде Пете.

Прочитав третье письмо, Вера сняла с печки заваренные валерьяновые корни и, остудив их, сделала несколько глотков. От писем Ивана и его бабушки сердце Веры начинало учащенно биться, и ей хотелось как можно скорее оказаться рядом с Иваном. Она перелила валерьяновую заварку в графин, стоявший на столе, и, набросив телогрейку Ивана, уже спустилась с крыльца, но сильный шум огня в русской печке и скрип сухих половиц остановили ее.

Вера вернулась назад в горницу и побледнела от неожиданности.

В глубине рубленой избы, сверкая испуганными выпученными глазами, стоял Майкл Сорез и молился на икону Иисуса Христа.

– Веро, моя идиот! – сразу почти взревел он, обратившись к девушке, и опустился перед нею на колени. – Моя попал в Россия как жирный приманка для большой-большой медведь. Моя глупый, но очень богатый баран. Возми эти баксы, они твои… – он вытащил из-за пазухи пачку почерневших от пепла денег и положил на стол. – Забери деньги. Здесь тринадцать тысяч баксов. Только умоляю, возмите меня с собой. Если мало, моя на первых порах может продать инопланетянам свой интеллект. А потом я вас озолочу..